Морская служба как форма мужской жизни

– Помощник командира! – гордо отрекомендовался Семен.

– Мне бы командира!?

– А командира нет!

– Значит – вы-то мне и нужны! Это – ваше? – презрительно глядя на лейтенанта, спросил мужик в белой каске. Сэм уже знал, что в белых касках ходят инженеры и цеховое руководство. А также важные труженики заводоуправления.

– Что – наше?

– А вот это! – и он указал на тюк. Приглядевшись, Волынский понял, что это не тюк, а тело капитан-лейтенанта в бессознательном состоянии. От него шел густой запах спирта, чеснока и еще черт знает чего. Этот офицер явно выпил меньше, чем хотелось, но – все-таки – больше, чем ему позволяла его ослабленная нервная система и тощая конструкция тела. И ему, надо думать, последовательно отказали ноги и сознание. Не управлялись – и все! И упал он без признаков жизни, там, где шел. И лежал себе на причале, под штабелем изоляционных материалов – чистый «груз-400», на морском сленге.

– Да не наше это! – возмущенно прорычал Сэм. Разве мог такой капитан-лейтенант служить на его корабле?

– Наше, наше! – хором закричали дежурный и матросы из БЧ-5, повылезавшие из своих недр как духи из преисподней.

– Ах, вы еще и врать? Я на вас, товарищ лейтенант, завтра докладную подам! Пораспустили тут свой личный состав! И сами товарищи офицеры напьются в хлам и валяются где попало, как вороны дохлые! Совесть где?! – мстительно грозился дядька в белой каске.

С этими словами, ворча себе под нос, работяги сбежали с трапа и пошли по своим делам.

У Волынского отвалилась челюсть, прямо, как аппарель на БДК. Сэм. не нашелся, что ответить, и лишь провожая важного гостя взглядом, вслух сказал, оставляя последнее слово за собой:

– На себя посмотрите! Ну и ни хрена себе! Дел еще не принял, но вот, похоже, клизму с патефонными иголками схлопочу за целого капитан-лейтенанта! Расту прямо в собственных глазах! – изумился он. Оглядев командира БЧ-5 и его бравых бойцов, он махнул на них рукой: – Тащите тело героя в его каюту! Раздеть и уложить лицом вниз!

Это значит, чтобы не захлебнулся в собственном соку. Такие меры предосторожности Волынский уже знал из рассказов своих старших товарищей.

Сэм сел, закурил сигарету. Он не знал, то ли плакать ему, то ли материться. Остановился на втором варианте и вызвал дежурного. Придется показать, кто в доме хозяин. Заодно и поспрашивать словоохотливого старшину о том, о сем. Он смутно подозревал, что картинка окажется даже более мрачной, чем он успел нарисовать сам себе.

Стих второй Сэм и Золотая Рыбка

С первого же дня Сэм увидел, что народ на корабле ходит голодный, а продуктов на корабле нет. То есть – абсолютно. В кладовых не было даже пшена и муки, которые в те времена валялись в провизионках (кладовые провизии, сленг) всех кораблей в изобилии.

А питаются матросы тем, что выклянчат на соседних кораблях – картошкой, крупой, причем – самых не популярных видов, а запах мяса даже успели забыть. Короче, полный Хичкок!

Командир об этом подозревал, но на корабле почти не появлялся, надеясь на помощника, которого забыл ввести в курс дела. У него была личная жизнь! Штурман и механик столовались на соседних кораблях у друзей, и личный состав их не интересовал – вопрос не по их окладу, отвечали они.

– Вот тебе надо – ты и занимайся! – говорил обиженный механик, которого он поднял на ноги перед подъемом флага, невзирая на терроризировавший командира БЧ-5 жестокий похмельный синдром. Сам капитан-лейтенант в это время поедал десяток котлет из буфета заводской столовой.

Абзац! Делать было нечего – славный командир опять куда-то пропал.

– У него – опять любовь! – хмыкнул штурман, отрываясь от корректуры карт и кучи «извещений». Сэм вздохнул, выругался – на его любовь ему было плевать, сплетнями он не интересовался, но дело надо делать! Потом вздохнул и взял кока за воротник робы.

От души тряхнув его, и пару раз приложив его о спиной о пластик обшивки камбуза. Пластик затрещал, а из кока полились откровения. Через минуту Волынский без труда выяснил, что уже целый месяц продукты на корабль не получались. Вообще! В том смысле, что – абсолютно.

Всё было просто, как апельсин: – уходя из базы в завод, с довольствия не снялись, командир такие мелочи в голове не держал. Перед самым отходом стало некогда, другие проблемы одолели.

Кок просто сначала поленился доложить о проблеме и задать сакраментальный вопрос: – А из чего мне готовить пищу братве, собственно? Потом забыл, а теперь боялся, что Александрович напрочь оторвет ему голову, если узнает. Вот и молчал себе в грязную тряпочку. Все то, что должно быть на камбузе белым, например – фартук, куртка и поварской колпак у кока, было мрачно-серым, или слабо-черным – как осенняя снего-дождевая туча. На приличном корабле, как понимал Сэм, надо было кока выбросить за борт и не давать спасать – какое-то время.

Матрос так устроен, что он никогда не будет делать больше того, чем с него спрашивают. А вот спросить с него было вообще некому! Впрочем, а почему только матрос?