Морские были

Избранный атаманом, Анциферов приказал поднять у ворот острога знамя и разослать посыльных в другие селения созывать казаков в свой отряд. Он был уверен, что теперь под его предводительство станут все камчатские казаки. Но ошибся. Пришли только отдельные служилые, недовольные своими командирами.

Все же отряд, насчитывавший вначале четыре десятка казаков, вырос до 75 человек. Может быть, из страха перед мятежниками, а может и за немалое даяние среди них очутился архимандрит Мартиан. Щедро служил он молебны, кропил священной водою атамана и есаулов, желал им всяческих побед.

А "победы", которые тем временем совершал Анциферов, были уж и совсем недостойны. В селении Тигиль он захватил имущество Атласова и разделил его меж казаками. Захватил продукты, снасти и паруса, что были приготовлены для служилых, собиравшихся в путь по морю.

Лишь одно удивляло и смущало атамана: в его отряде не было ни малейшего воодушевления. Люди получали большие подарки, каждый казак теперь имел и соболий мех, и бобров, и красных лисиц, но не было заметно, чтобы кто-либо радовался этому богатству. Молчалив и мрачен был есаул Козыревский, - не приносил ему отрады новый, есаульский чин. Когда собирался казачий "круг" (совещание), старался он держаться в сторонке и только все время чадил крепкой махрой.

- Э, да вы и совсем приуныли, соколы! - журил казаков атаман. - Или якутского воеводы убоялись? Или опять вам нужен железный приказчик, чтоб кнутом по голым спинам стегал?

- Что мы делаем тут, на Камчатке? - неожиданно спросил его Козыревский.

- Как что делаем? - удивился Анциферов. - Живем!..

- А служба какая наша? Или мы беглые, клейменные, родину позабывшие навек?..

Атаман растерялся. Казаки молчали. И в их молчании Анциферов уловил недоброе. В том, что эти люди покрыли себя позором преступлений, он был виноват. Однако чего хотел этот беспокойный есаул Козыревский? Уж не вздумал ли он свергнуть Анциферова и стать атаманом?

Положив руку на рукоять сабли, Данило сказал с угрозой:

- Тот, кто страшится клейма, нам не товарищ...

Козыревский решительно встал.

- Мы все этого страшимся, атаман... Это - позор перед Россией, позор на всю жизнь и даже на все наше поколение. Кто же мы, разбойники ночные или служилые люди? Разбойником никто из нас не хочет быть. Верно, с приказчиками жестоко мы рассчитались, а разве загладили свою вину?.. Слышал я, на Большой реке камчадалы восстали и побили всех русских служилых. Вот, атаман, выбор: либо отсиживаться в остроге, пока не удастся еще кого-нибудь пограбить, либо пойти с боем на Большую реку. Много их там, говорят, восстало: войска наберется несколько сот. Но если погибнем мы все, до единого человека, - в бою почетная казаку смерть. А если победим и останемся живы, - и Якутск и Москва простят нам прошлое... Верно ли говорю я, атаман?

Анциферов не успел ответить. Казаки повскакивали с мест, горница наполнилась гулом и криком, каждый тряс руку Козыревскому, а другие уже обнимали его и благодарили, - он нашел счастливое решение их судьбы...

Ничего другого не оставалось атаману, как согласиться.

- Верно, - сказал Анциферов. - Значит, в поход!..

Большерецкий острог, в котором засели камчадалы, был взят решительным и смелым штурмом, и даже атаман удивился теперь отваге служилых, - шли они на ратный подвиг, презирая смерть.

Заняв полуразрушенный острожек, казаки принялись восстанавливать ограду и дома. Примечая, как повеселели служилые, Анциферов сказал есаулу:

- Спасибо, друг Иван, умный ты дал совет. Но неужели ты веришь, чтобы в Якутске или в Москве за все содеянное нас простили?..

- Уж это как заслужим... - ответил Козыревский. - Ежели сможем мы добрыми делами черные дела покрыть, - думаю, простят...

Вскоре несколько сот камчадальских и курильских воинов осадили острог. Они настолько были уверены в легкой победе, что многие взяли с собой даже ремни, чтобы вести пленников.

Но казаки помнили слово Козыревского: за доброе дело - Москва простит. Группа служилых осторожно, будто нерешительно, вышла из острожка. Воины-камчадалы тотчас же бросились в бой. Казаки встретили их залпом из пищалей. Этот залп и послужил сигналом для тех, что ждали за стеной острога. Широко распахнулись ворота, и весь лихой отряд двинулся в ответную атаку. Козыревский с неразлучной трубкой в зубах, с обнаженной, сверкающей саблей шел впереди. Видели его в самой гуще боя, там, где казаки сражались один против десяти, где не было места для взмаха копьем и воины руками рвали недругов...

С утра и до позднего вечера длился этот неравный бой. Под натиском казаков дрогнули и отхлынули камчадалы, а потом, осмотревшись, увидели, что их вожак бежал. Тогда уцелевшие бросились в лес, в глухие ущелья и в дальние горы.

С этого памятного дня прежняя, лихая веселость возвратилась к есаулу Козыревскому, будто сразу и навсегда позабыл он и о гибели трех приказчиков, и об учиненных грабежах.

- Весть о делах наших славных, - посмеиваясь, говорил он Анциферову, каленой стрелою в Москву долетит.