Морские досуги №4

Протер глаза. Посмотрел на этого странного незнакомца. Не верилось — слышал я его голос или нет. Правда это, что со мной происходит, или нет? Разговаривает этот зверь со мной, или это уже у меня в голове точно что-то шуршит?

Но все-таки мишка был, и он действительно застрял в иголках куста терновника, ветви которого под воздействием ветра слегка шевелились.

Он сидел на иголках. Он не упал, когда кто-то его, видимо, выкинул из машины. Но мишка не упал на землю, он просто задержался на иголках терновника. Я протянул к нем руку и взял его. Непроизвольно подумалось: — Вот это да! Если кому рассказать, то не поверят же.

О, какой он был красивенький и хорошенький. Он был только весь мокрый, но так же весело улыбался. Глазки у него были такие веселые и довольные, что настроение у меня само собой приподнялось.

Я взял его в руки и стал разглядывать. Говорю ему:

— Привет, — а он, как будто, в ответ снова махнул мне лапкой:

— Привет-привет, — непроизвольно вырвалось с его стороны.

Что? Он и в самом деле со мной разговаривает? Да и пусть говорит, значит, с кем-то на самом деле, можно будет поговорить в трудную минуту. Я снял его с колючек терновника, и принялся рассматривать.

Это был желтый мишутка, совсем продрогший от напитавшейся влаги. Я отряхнул его от капель дождя и положил к себе на грудь, под комбинезон. Пусть согреется. А он, и в самом деле, был холодный и мокрый. Почувствовав, что он верных руках, мишутка замолк.

Я перепрыгнул обратно через канаву. Не хотелось мне идти на эту трассу туда, где гудели автомобили. Заглянул за отворот комбинезона и посмотрел в глаза спасённого мишутки. Смотрю, а у него сбоку прицеплена какая-то бирочка с надписью. Я надел очки, чтобы прочесть, что же на ней написано. И прочёл — «Нельсон».

— Ха! Так тебя что, Нельсоном зовут, что ли? — удивленно спросил я его. Мишутка в ответ как будто бы даже подмигнул мне.

Непроизвольно подумалось:

— Вот это да! Ну и нормально! Привет, Нельсон, — погладил я его по мокрой головке, — Пошли назад, будем вместе куковать на нашей «Кристине». Будешь жить у меня, я тебя отогрею, я тебя высушу, и ты будешь жить у меня в тепле. Будешь говорить мне хорошие слова. Утром будешь говорить «Доброе утро!» — вечером будешь говорить «Спокойной ночи!» Давай будем друзьями? — мишка, как будто бы, соглашался со мной, и мне даже показалось, что он опять подмигнул мне, или утвердительно кивнул головой. Интересно. Какой ты хороший! Какой ты замечательный!

Я вновь засунул его себе под комбинезон, но уже во внутренний карман, повернулся и пошел обратно к порту. Думаю:

— Вот это да! Надо же! Или мне это кажется, или он и в правду со мной разговаривает? Не понимаю.

* * *

Но тут же вспомнился случай, который у меня был на «Бурханове». Судно было поставлено на линию из Владивостока в Сиэтл. В Сиэтл мы уже сходили два раза. Ходили с погрузкой и выгрузкой в Магадане. Продолжительность рейса была полтора месяца. В Сиэтле я познакомился с одним мужичком, бывшим стармехом из Приморского пароходства по фамилии Зайцев. Он жил там с молодой женой и пятилетней дочкой Машей. И он как-то попросил меня:

— Ты не будешь против, если на стоянке во Владивостоке к тебе на «Бурханов» придет мой сын. Я с молодой женой уехал впопыхах, убегая от прежней жены, и все свои вещи оставил в Находке. Он привезет тебе несколько ящиков с моими личными вещами. Возьми их с собой, а я у тебя их тут, в Сиэтле, заберу. Если, конечно, тебя это не затруднит, — неуверенно попросил он меня.

— Не затруднит, если там бомбы не будет, — полушутя пообещал я ему.

— Хорошо. Значит, я звоню сыну? — обрадовался Юра.

И когда мы пришли во Владивосток, в один из вечеров на борт судна приходит парень и говорит:

— Я — сын Зайцева и я Вам привез ящики для папы.

— Хорошо, а что же ты предварительно не позвонил мне и не сказал ничего? — было уже поздно, и я с семьей уже собирался ехать домой.

Но он, несмотря на то, что в каюте были жена и дети, напомнил мне:

— Папа мне сказал, что я могу здесь отдать Вам его вещи, — деваться было некуда, ведь мы находились уже в порту под выгрузкой и на завтра был назначен отход.

— Хорошо, — нехотя согласился я, — Давай, тащи сюда свои ящики.

Так он притащил не несколько ящиков, а 15 штук огромных ящиков из-под яблок. Наверное, там было по 24 килограмма в каждом ящике. Здоровенные и тяжеленые оказались эти ящики. Он, со своим другом, под моим руководством, забил ими всю ванную комнату. И плюс к тому же было еще два свёрнутых ковра.

Господи, думаю, вот это да, вот это я влетел. Что мне теперь с этими вещами делать? Потом думаю:

— Да ладно, может быть, пронесёт.

Во время того отхода, таможня во Владивостоке особо нас не трясла. Семен Иваныч умер и никто такими ловкими пальцами не лез в карманы пиджаков, чтобы оттуда достать один рубль или лотерейный билет за тридцать копеек, которые могли бы серьёзно подорвать экономику СССР. А после нахождения этого преступления, несчастного морячка, который по пьяне забыл вынуть из кармана советское достояние, лишали визы и возможности совершать заграничные рейсы.