Морские досуги №4

Мы же стояли на линии. Возить ни в Америку, ни из Америки было особенно нечего. Это же не японская линия, когда оттуда сейчас прут всяческое барахло, машины и всё остальное к ним в придачу.

Так оно и вышло. Никто особо нас не досматривал. По каютам таможенники не ходили. Мы заполнили декларации, принесли их в столовую, где, как обычно их собирали при отходах. Этим дело и закончилось. Всё. Так и отошли из Владивостока.

Ну, отошли и отошли. Обычно, я с утра ухожу в машинное отделение на работу, возвращаюсь в обед, после обеда опять пропадаю в машине. Вечером смотрю какой-нибудь фильм по видику, и ложусь спать. Такой был режим работы и отдыха в течение рейса.

Но где-то дня через четыре просыпаюсь ночью от того, что кто-то кукарекает. Странно, интересно, думаю:

— Вот это да! Что у меня, крыша едет, или я дурак какой-то?

Я обошел и осмотрел всё в каюте. Кукареканье раздавалось откуда-то из туалета. Там не было видно, откуда это нечто кукарекает. Потому что уложенные ящики стопками стояли чуть ли не до подволока. Думаю — мне это кажется. Положил голову на подушку, заснул — и все. Больше не слышал кукареканья.

На следующую ночь произошло то же самое. А каждый день, приближаясь к Америке, мы переводили часы — один час через два дня. Получается, что первый раз оно закукарекало в 5 утра, потом в 6 утра, потом в 7 утра.

А из Владивостока в Сиэтл с нами решил проехаться корреспондент одной из американских газет. То ли сан-францисской газеты, то ли сиэтловской газеты. Он неплохо говорил по-русски.

По-английски я тоже тренировался, особенно сейчас, потому что в рейс с нами пошла Галина Степановна — преподаватель английского языка.

Как она нас всех дрючила, бедных и несчастных!

Она вычисляла, где только мы можем находиться, ловила нас, и минимум два часа мы проводили в ее твердых, жестких объятиях преподавателя английского языка. Из этих тисков уже невозможно было никуда вывернуться. Галина Степановна скручивала из нас верёвки и вбивала в нас этот английский язык со страшной силой «П» нулевое, невзирая на ранги и должности.

А тут еще и американец был. Так что те знания, которые вбила в нас Галина Степановна, мы понемножку применяли к этому американцу. С носителем языка велись различные разговоры на всевозможные темы. Ох, и любопытный был этот кореспонденьтик. Иногда использовались слова и выражения, которые Галина Степановна вбивала в нас кувалдой. После этого они залегали в памяти глубоко и надолго.

И вот, как-то утром, когда я проснулся от очередного кукареканья, я поднялся на мостик. На мостике, увидев американца, тупо уставившегося в лобовое стекло, я подошел к нему.

Судно было основательное, ледового класса, мощное. Моряки эти суда между собой называли «морковками». Оно имело два мощнейших дизеля. Но мы пока шли только на одном, чтобы было экономичнее. Приближались к Алеутам. Штормило, было пять-шесть баллов, но качки практически не ощущалось из-за солидных размеров нашего судна. Длиной оно было около 180 метров.

Не выдержав тишины мостика, я обратился к корреспонденту:

— Майкл, вы живете в каюте прямо надо мной. Я — старший механик, если Вы помните, — тот утвердительно кивнул головой.

Мы уже с ним неоднократно вели различные беседы на различные темы, в которых то он поправлял мой английский, то я его русский.

Поэтом, убедившись, что он меня понимает и слушает, я продолжал:

— Вас по ночам ничего не тревожит? — он с удивлением приподнял брови, — Потому что расположение вашей каюты примерно такое же, как и мое, — продолжал я, — И туалет и ванная комната у вас находятся так же, как и у меня.

— Правда? А я и не знал об этом. Значит мы по-настоящему соседи? — он изобразил искусственную улыбку на лице.

— Конечно соседи, — не обращая внимания на его эмоции, продолжал я, — Даже и вентиляция из туалета и ванной у нас с вами одна. Так я вот о чём хочу спросить тебя, — мялся я.

Как бы корректнее задать свой вопрос:

— Из вентиляции у тебя кукареканья не слышно?

Корреспондент широко открыл глаза, и они у него округлились до состояния бейсбольного мяча. Он посмотрел на меня с удивлением:

— Нет, ты знаешь, у меня в туалете ничего не кукарекает, может быть, тебе это послышалось? — вежливо предположил он.

— Да нет, — пожал я плечами, — Ночью, то ли в 4, то ли в 5 часов там что-то начинает кукарекать.

— Нет, — решительно по-русски отмел он все мои сомнения, — У меня в туалете ничего не кукарекает.

Когда я узнал, что у него ничего не кукарекает в каюте, я вернулся в каюту. Через полчаса забегает ко мне капитан:

— Дед, ты что, совсем сдурел, что ли! Ты что к этому американцу пристал? Он вообще думает, что у тебя крыша поехала, потому что у тебя там где-то ночью что-то кукарекает.

— Ты знаешь, Владимир Иванович, а оно и в самом деле кукарекает, — попытался я объяснить ситуацию возбуждённому капитану.

— Да не может быть, чтобы кукарекало, — также напирал он на меня.