Морские досуги №5

Здесь в дневнике случился чистосердечный пробел, который пытаюсь восстановить много лет спустя по памяти и видеоплёнке. Случился он по причине вполне объяснимой — первая заграница, как первая любовь, и какие уж там записи!.. Крутился, как белка, жадно впитывая всё происходящее, снимая события, лица, панорамы городка, маленького совсем городка с населением всего-то двадцать или двадцать пять тысяч жителей, но… (здесь невольно всплывает в памяти чеховская цитата, потому что лучше сказать нельзя), «но такой от него веет невыразимой прелестью, что оторваться нельзя, всё бы на него смотрел и смотрел». И, надо сказать, влюблённость та носила не какой-нибудь случайный характер: общее впечатление осталось такое, будто когда-то, в прошлой жизни, что ли, жил я в этой стране, может быть даже и в этом городе, и всё мне здесь знакомо и привычно, а особенно по душе этот спокойный, размеренный образ жизни с его устремлённостью к порядку и внутренней гармонии.

Но жернова наследственной памяти!..

Но дед и оба дяди, убитые на войне, может кем-то из этих вот стариканов, что дружелюбно улыбаются сейчас красивыми фарфоровыми улыбками, втаскивая по трапу коробки с гуманитарной помощью для обнищавших в единый миг победителей!.. (Чуть было не взял в кавычки слово «победители», но вовремя опомнился: и Победа, и победители были самыми настоящими, «но пораженья от победы мы не умели отличать…»).! А ещё бабушка, угнанная в Германию с тремя детьми, младшей из которых была моя мать… Да, но ещё и немецкий солдат, ударивший по автомату своего офицера, когда тот целился в моего отца. Было это под Прагой, уже после Победы, когда наши части разоружали остатки фашистских группировок, рассеявшихся по окрестным лесам. А ведь офицер-то целился и в меня, и в моих детей! И всё это я как бы отбросил, влюбившись в Германию с первого взгляда? Здесь, в стране бывших врагов, в маленьком приморском городке на самом севере Германии, среди сотен посетителей парусника, выстроившихся у трапа в длинную очередь, я пытался угадать того солдата вермахта, который спас жизнь двадцатилетнему русскому пареньку, (через пять лет ставшему моим отцом), чудом дожившему до Победы и едва не погибшему уже в середине мая сорок пятого.

Всё смешалось в моей душе и голове.

А здесь ещё жесткая программа, расписанная по часам гостеприимными хозяевами, где моё участие в качестве оператора подразумевалось, как само собой разумеющееся. И на улицах нас узнавали, словно меченых: «О! Седов! Гутен таг! Я-я! Зер гут! Карашо!» Городок маленький, а все местные газеты пестрят фотографиями парусника, который, кстати, построен на здешних верфях, а нам достался по военной репарации. Местные жители в очередь записываются, чтобы пригласить к себе в гости курсантов и членов экипажа. Приём в мэрии; экскурсия на филиал завода «Фольксваген» — основное промышленное предприятие города, с конвейера которого каждые пять минут сходит новенький, сверкающий лаком «народный вагон»; бесконечные экскурсии по городу, проехать по которому вдоль и поперёк можно за какие-нибудь полчаса; посещение местного исторического музея, сто очков фору могущего дать иному нашему столичному собрату. О каждом экспонате любезные немецкие экскурсоводы готовы рассказывать часами. А потом пошли гостевые визиты!.. О-о! Они достойны отдельного рассказа! Запомнилась семейная пара, Урсула и Хельмут, от которых мы ушли под утро, ошеломлённые не просто доброжелательностью, а прямо счастьем каким-то, сияющим в их глазах от того, что они вот так, запросто общаются с русскими. Удивительно, но уже через час я шпарил по-немецки, как заправский полиглот. Что тому причиной? Может быть горячий грог? Да нет, тут, скорей, нечто другое, словами необъяснимое. Помню, как под утро мы с шеф-поваром Василием шагали чуть пьяненькие на судно и без конца повторяли друг другу: «Слушай, какие люди! Какие люди! Васька, и почему мы с ними воевали, а?!» «Да-а! Ты знаешь, я на «рыбаках» в Германии бывал, но чтоб вот так!.. Какие люди! Слушай, а ты зачем меня коком называл? Ты знаешь, что на немецком значит «кок»? Не знаешь? Больше так не говори. Ты не видел, как Урсула покраснела?»

Потом были в большой семье немного чопорного Гюнтера, мать которого чем-то неуловимым похожа на мою бабушку, ту, что была здесь, в Германии, с сорок четвертого по сорок пятый. Я, не удержавшись, попытался рассказать им о том, как мои родственники в Штутгарте, на военном заводе… Бывшая с нами в этот раз переводчица остановила меня: «Не надо. Не любят они об этом вспоминать…» И это укололо немного, тем более, что мать Гюнтера только что с гордостью рассказывала о том, как во время войны она была солдаткой и работала, точнее, — служила в порту Эмдена.