Морские досуги №6

Открыв для себя Сенкевича и Дюма, мы становились рыцарями и мушкетёрами. Фибра, до этого никому не нужная, приобретала ценность, которая даже Бруклинской бирже и не снилась. Мы резали этот особо твёрдый картон на куски и кроили из них доспехи. Рыцарские доспехи нам были нужны всем, а их крой изучался тщательнее, чем литература, ин. яз. с ботаникой и химией — вместе взятые. Облачённые в кирасы и наручи, мы воевали улица на улицу, квартал на квартал. Приобретая опыт уличного боя. Каждый из нас понимал, что для полного успеха надо обзаводиться кнемидами и поножими. Ноги были не защищены, а хромать никому не хотелось. Но фибры не было. Она исчезла в радиусе 20 км, а может и вообще по всей стране. И тогда, наш умный Женька, предложил цилиндрические оцинкованные вёдра. У ведра выбивалось дно и снималась пресловутая ручка. Надевался полый цилиндр через голову, как юбка, и снимался как юбка. Из неэкономных на фибру кирас изготавливались поножи и кнемиды. Ноги были защищены. Бои продолжались!

Мы смотрели на Женьку, как Гагарин на Королёва, как зайцы на деда Мазая. Но не долго. Вы представляете, что такое — деформация? Представляете! А вот теперь, представьте себе форму оцинкованного металлического цилиндра надетого на туловище и слегка (о! это при условии, что у вас хорошая реакция при защите), и не очень слегка, деформированного. Ага! Поплохело?! А нам поплохело, когда отцы нас вырезали из оцинкованных кирас ножницами по металлу. Это были операции посложнее, чем у офтальмолога Филатова! Резалось — от подмышки к попе… и ни как не наоборот. Проверено! Ведёрный цилиндр и попа — так контактировали, так контактировали, комар носа не подточит. Не в смысле — не придерёшься, а в смысле — плотно очень. Глаза омывались сами, глотки голосили. Нет, ни как на турнирах крестоносцев — звонче, звонче! Возраст Робертинно Лорретти — Джа-ма-айка!! — Чья майка! После удачного освобождения, очень болело то, с чем контачил цилиндр. И отцы не скупились… Отцы у всех были щедрые. И ремни носили хорошие, из натуральной кожи… Модно было.

Но вот наступило долгожданное лето. Оно оплавляло мальчишескую воинственность, и ещё рано-рано утром, забиралось в кровать, томя тебя под одеялом, и сдабривая сон тысячами солнечных бликов. И любая пичуга севшая передохнуть на открытую форточку, почему-то считала вправе чирикнуть, чвыкнуть, свиснуть. Да так, что приходилось вскакивать и убегать. И мы — убегали. Убегали туда "где кончался асфальт". Мы с Женькой убегали вприпрыжку, убегали, неся на себе обыкновенные корыта. Это Женька придумал — плавать на корыте. Осваивали эти плавсредства на мели, но освоив, непременно тянуло на просторы. Не устояв перед соблазном — выплыли! И тут же, Женька утопил своё. Утопил на середине реки. На глубине, которую считали запредельной ребята старше нас. Корыто так и не достали. Потом, несколько раз, мы топили моё. Но доставали. Т. к. догадались в дырочку, на которую оно вешалось на гвоздь, продеть верёвку с поплавком. Через день на купалке была уже целая флотилия, армада корыт. Все балансировали, примиряя плоское дно с гладью. Все гребли руками, как пингвины на акваплане. Но всё заканчивалось — "морским сражением", и однозначно, продолжилось — схваткой на берегу. Родительское долготерпение не беспредельно, нас, не церемонясь, разлучили. Женьку — выслали в пионерский лагерь, меня — к родственникам в Севастополь. В родные пенаты мы вернулись, когда птицы уже сбивались в стаи. — Когда говорят Музы, пушки — молчат! — сказал мне отец, и показал на стол. На столе лежала скрипка облокотясь на чёрный футляр, а под ней, горбился смычок. Я подумал, что меня посадят рисовать этот натюрморт, с подтемой "Как я провёл лето", но, промахнулся. Эти предметы были куплены для того, чтобы я — музицировал?! Удар ниже пояса! — А мой слух?! А слух?? — я пытался призвать на помощь всех святых, которых не знал, — Его ведь — нет!? В школе проверяли… Но вместо благочестивых, на помощь пришёл Женькин отец. После внимательного изучения горлышка поллитровки он успокоил меня — прямо и по-фронтовому. — А ты не волнуйся, Бетховен — вообще был глухой! — и как бы исчерпав всё ко мне, обратился к отцу, — Дмитрич, хватит нарезать, выдохнется… Я озадаченный такой перспективой, побежал к Женьке. Как мне хотелось пасть на его петушиную грудь! Как мне хотелось излиться и протечь в своём горе! Как я… Слов — не было. Не было — слов… И я вообще онемел, когда увидел это чучело в обнимку с новеньким баяном.??!!?? Он сидел на стуле, на коленях у него был этот — многокнопочный, а сам он, цвёл и распускался, как георгин на конском навозе. И вы знаете, что он сказал мне, когда я переступил порог, прямо в лоб сказал — Мы будем ходить в музыкальную школу! И его кучерявая башка упала щекой, на это — блестящее… Это было первым скрипом ржавого гвоздя по стеклу — в наших отношениях.