Морские досуги №6

«Встречаем уже 2010-й. В новогодний вечер всегда вспоминаются счастливые мгновения прожитой жизни. "Был ли счастлив ты в жизни земной?». Конечно же был! Хотя бы, в тот зимний вечер, когда я, десятилетний, набегавшись за день на лыжах, забираюсь на горячую печь. На гвоздике керосиновая лампа, в руках новогодние и рождественские американские подарки, присланные по Лэнд-лизу, и книжка «Остров сокровищ». И теплая волна разливается в груди, и каждая натруженная и намерзшаяся клеточка моего тела ласково шепчет: — «Как хорошо!», и ты вдруг ясно понимаешь: — «Вот оно, счастье!»

Или, этот жаркий летний полдень. Мне 15, и я с друзьями спускаю на воду лодку, построенную своими руками. А я капитан на этом чудесном корабле. Счастливый «Пятнадцатилетний капитан». Оказалось, на всю долгую жизнь. И так — до последнего часа! Говорят, так — что запомнил, то ты и прожил, то и есть счастливые моменты в твоей жизни.

Или другой зимний вечер. Мне 17. 10-й "б" собрался встретить Новый год, 1954-й. И она здесь, та, единственная! Взгляд украдкой — и в груди что-то обрывается, и это «что-то» стремительно падает вниз. Девочки и мне изредка шлют записки, но я — то знаю, что ОНА не напишет. Никогда! Задушевные песни Утесова с пластинки, и… счастье в груди! "Нет любви несчастной, если любишь ты!"

Но на первом месте, по градусу счастья, конечно же, являются годы учебы в Мореходке. Лето 1955-го. "Самое синее в мире" и белоснежный красавец — пароход, учебное судно. "Адмирал Макаров". И весь день не стихает на палубе музыка из динамика. И бесконечно повторяется пламенная, жгучая, пряная мексиканская песня…Нет, это даже не песня! Это — Гимн Любви! Это — голос кипящей Жизни, это сладостный крик самого Счастья, смешанного с горем! Под названием — «Бесамемучо!» Мы тогда не знали, что в дословном переводе с испанского это значит: «Целуй меня! Целуй меня крепче! Ведь это — в последний раз!» Но этот атомный взрыв чувств в переводе и не нуждается. Да, и никакой другой язык в мире не передаст высоковольтного накала этой гремучей смеси страсти и отчаяния перед безжалостной разлукой. Никакой! Кроме испанского! Испанский, как известно, идет из души, он создан для молитвы, для обращения к Богу. Впрочем, каковы люди, такой и язык. Вспомните «Юнона и Авось»…

И ты слушаешь «Бесамемучо», и сердце твое в который раз замирает под эти звуки. Любовь, когда это Любовь, в переводчиках не нуждается. Когда людям, не дай Бог, придется бежать в неизвестность, и будет разрешено взять с собой только одну песню, то это будет, конечно же, «Бесамемучо!» И вот ты драишь палубу, и слушаешь эту песню, и в груди какой-то жар, и предвкушение большой любви, и абсолютная уверенность в том, что впереди тебя ждет жизнь, прекрасная, как эта песня, и бесконечная, как это небо, и что силы твои неисчерпаемы, как это море. Это ли не счастье?! Но главное, конечно же, это факт, что ты курсант Мореходки. А это — и гордость родителей, и зависть сверстников, и заинтересованные взгляды девушек, и красивая форма, и «полное государственное», и сам этот уютный городок, в котором каждый камень Суворова помнит.

Незабываемый момент — я впервые вхожу в кабинет навигации. Нет, не в кабинет… в Храм Мореходов! Где и говорить-то невозможно иначе, как шепотом. Здесь в полумраке застыли в молчании старинные компасы, сверкающие темными лакированными нактоузами и надраенной медью; и отметины на них — следы их прошлой службы на кораблях. Здесь и модели кораблей на подоконниках, и картины на морские темы, развешанные на стенах.

Но взгляд в первую очередь притягивают навигационные карты, разложенные на столах для предстоящей навигационной прокладки. На каждом столе только одна карта, чтобы не списывали, хотя, как-то трудно себе представить списывание у соседа, когда решаешь навигационную задачу, от которой зависит жизнь экипажа. А рядом с картами разложены приготовленные к работе прокладочные инструменты, и лампа-бра над каждым столом. Я впервые переступил порог Храма с замирающим сердцем, и как-то сразу, с первого взгляда, в это сердце вошли и навсегда там остались и этот строгий интерьер в полумраке, и какая-то внушительная тишина, и находящийся тут-же многолетний настоятель Храма, незабвенный Виктор Федотович Наумов, начальник судоводительской специальности, сдержанный и неулыбчивый, молчаливый и суровый, как Черное море перед осенним штормом.