Морские гезы

На самом деле мне сказали, что в Сэндвиче осело много беженцев из Голландии. Надеюсь, среди них найдется купец, у которого выгода пересилит страх перед указом английской королевы.

— На буйсе опасно, куда не поплыви, — изрек Рольф Шнайдер. — Если собираешься в Сэндвич, тогда бери наши сыры или гаудские. Там живут выходцы из этих мест. У меня есть тминные, пряные и обычные сыры.

— Возьму половину груза тминными сырами и по четверти остальных, — решил я.

Тминный сыр нравился мне меньше, чем пряные и обычные. Первое правило торговли гласит: торгуй тем, что тебе не нравится.

— Заодно почту можешь захватить, — предложил купец. — Я предупрежу людей.

— А сколько платят за доставку? — поинтересовался я.

— В Лондон — пять стюверов, а в Сэндвич — не знаю, наверное, четыре или три, — сообщил он.

— Выгоднее письма возить! — пошутил я.

— Если бы ими можно было заполнить весь трюм, то да, — произнес Рольф Шнайдер.

Головки сыра были весом килограмм двенадцать. Грузчики купца подвозили их на тележке четырехколесной из склада. Один грузчик оставался на берегу, второй вставал на борту иола у комингса, а матрос Маартен Гигенгак спустился в трюм. Передавая сыры по цепочке, начали погрузку. Я, так сказать, тальманил — ставил на аспидной доске сперва четыре точки по углам маленького квадрата, потом соединял их четырьмя линиями, а потом проводил две диагонали. Всего получалось десять.

Рольф Шнайдер тоже считал, но ставил черточки. Из-за чего постоянно путался. Понаблюдав за мной, перенял мою систему счета.

— Так удобнее, — согласился он и изрек с умным видом: — Итальянцы — мастера считать!

Он был уверен, что я — итальянец. Разубеждать его не стал, раз уж считает их мастерами.

После окончания погрузки, он передал мне шесть писем и перечислил по памяти, кому надо доставить. Это были обычные листы бумаги, сложенные несколько раз и скрепленные воском или просто перевязанные ниткой. Сверху были написана имена, а на одном письме добавлено «В доме возле Рыбацких ворот». Оплатит доставку почты получатель.

Мы перегнали иол к таверне Петера Наактгеборена. Маартен Гигенгак остался охранять его, а я пошел позаниматься с Яном ван Баерле и заодно попрощаться с его матерью.

Служанка Энн прекрасно знает, как мы с ее хозяйкой проводим время. Как ни странно, относится к этому спокойно. Я бы даже сказал, что ко мне стала относиться лучше. Моник тоже догадалась. Мне кажется, она ревнует меня к матери. Постоянно вмешивается в наши разговоры и пытается перетянуть внимание на себя. Время от времени я легонько флиртую с ней, чтобы поревновала мать. Впрочем, если Рита и ревнует, вида не показывает. Ян подозревает, что у нас с его матерью всё не просто, но пока не знает, насколько сложно. Он весь из противоречивых желаний. С одной стороны надо продемонстрировать, что для него важна честь семьи, а с другой — не хочет ссориться со мной. Я нравлюсь ему, как старший брат, много повидавший, который делится с ним знаниями. Да и выиграть на дуэли со мной у него шансы минимальные.

Мы вышли с ним в сад, позанимались часа полтора. Он уже кое-что умеет, поэтому уверен, что умеет почти всё.

Закончив тренировку, я сказал ему:

— Уверен, что ты хочешь, чтобы твоя мать была счастлива.

— Конечно, — согласился Ян ван Баерле.

— Тогда не лезь в ее жизнь, пока твоей помощи не просят, — посоветовал я. — Она — взрослая, неглупая и воспитанная женщина, сама примет правильное решение.

— Но приличия требуют… — начал юноша.

— Приличия придумали, чтобы отравлять жизнь другим, — поделился я житейской мудростью. — Прибереги их для соседей и знакомых.

— Мне порой кажется, что твоими устами говорит дьявол! — произнес он вроде бы шутливо. — Я бы так и подумал, если бы твои советы постоянно не оказывались верными.

Ян ван Баерле, оказывается, немного умнее, чем я думал. О чем и сказал ему, добавив:

— Если я и слуга дьявола, то прислан сюда, чтобы помочь твоей семье, а не навредить ей.

— Я это понял, — уверенно произнес юноша.

Его мать, когда мы ненадолго остались в гостиной одни, спросила:

— О чем ты с ним говорил?

— О жизни, — ответил я.

— В последнее время он смотрит на меня… — не закончив, она заявила со смесью стыда и жалости, но не к себе, а к сыну: — Он догадался обо всем!

— Еще нет, — успокоил я свою любовницу. — И если догадается, то отнесется к этому спокойно.

— Ты так думаешь?! — не поверила она.

— Уверен, — ответил я. — Он взрослее и умнее, чем ты думаешь.

Слово «умнее» подчеркнул. Не одному же мне ошибаться!

11