Морские гезы

Купец Андреас Циммерманн оказался худым и длинным мужчиной сорока одного года. На узком лице сильно выпирал узкий тонкий нос, крюком нависающий над тонкогубым ртом. Темно-русая борода имела форму острого клина. Ходил он в высокой черной шляпе с узкими полями, обрезанными сзади, что встречается сейчас редко, длинном темно-коричневом гауне из недорогой шерстяной ткани и растоптанных, черных, кожаных сапогах размера сорок седьмого, если не больше. Андреас Циммерманн, казалось, не знает состояния покоя. Он даже сидеть на стуле не мог спокойно, все время дергался и подпрыгивал, будто едет на телеге по кочкам. Кисти рук, которые были такие же большие, «растоптанные», как стопы ног, постоянно что-то вертели, крутили, на худой конец, мяли полы гауна. Наверное, если его обездвижить, сдохнет, как акула.

Мою шхуну Андреас Циммерманн набил самыми разными товарами местного производства и привезенными из колоний. Погрузка заняла неделю. Я не торопил, потому что договор у нас был посуточный. Во время погрузки я обучал Яна ван Баерле премудростям грузового помощника капитана, готовя из него старпома с прицелом в капитаны. В свободное от погрузки время, чтобы матросы не дурили от безделья, занимался с ними. За исключением двенадцатилетнего юнги Йохана, младшего брата Маартена Гигенгака, все остальные новые семь матросов были опытными моряками. Еще я нанял кока — тщедушного типа, который сам ел мало, но готовил отлично, плотника — степенного двадцатипятилетнего мужчину, такого опрятно одетого и с такими аккуратно постриженными и причесанными волосами и бородой, что я сразу зачислил его, и боцмана Лукаса Баккера — сорокалетнего крепыша с обвисшими бульдожьими щеками и пудовыми кулаками, густо поросшими рыжими волосами. Крепкие кулаки считаются сейчас главным достоинством боцмана.

Таких классных специалистов удалось мне нанять только потому, что торговля в последнее время сбавила обороты из-за испанского налогового бремени. Матросы изредка требовались на большие суда, которые ходили в колонии. Во время рейса многие умирали от болезней. Все равно желающих попасть на такие суда было валом. Не пугало и то, что рейсы длились по несколько месяцев, а то и лет. Платили, кстати, там меньше, чем в каботаже, но разрешали провозить свой товар, несколько килограмм. Обычно покупали в колониях специи или благовония, которые весят мало, а прибыль приносят большую. Допустим, перец по пути от Индии до Роттердама дорожал раз в двадцать-тридцать. За один рейс матрос мог заработать на дом или несколько лет хорошей жизни.

Джекасс прекрасно показал себя на море. В полном грузу при свежем попутном ветре он разгонялся до пятнадцати-шестнадцати узлов. Новые члены экипажа и купец Андреас Циммерманн не скрывали удивления. Пока что средняя скорость судов узлов семь-восемь. Рыбацкие буйсы могут в балласте разогнаться до десяти-двенадцати. То, что нас очень трудно догнать, придало бодрости купцу и экипажу. Никто не хотел умереть от рук пиратов.

— Думал, ты привирал, когда говорил, что за полтора суток доберемся до Гамбурга! — восхищенно произнес купец Андреас Циммерманн, расхаживая по квартердеку.

Ему не сиделось в унтер-офицерской каюте, в которой я выделил ему место в компании Яна ван Баерле, боцмана и плотника. Она располагалась под моей с правого борта. С левого была кладовая для съестных припасов и вина. Моя каюта была от борта до борта, имела гальюн — небольшую башенку, прилепленную к корме ближе к левому борту. Открываешь дверь и, пригнувшись, садишься на сиденье с дыркой. Ноги остаются внутри каюты. Во время шторма возможны незапланированные омовения. По центру в кормовой переборке был пушечный порт, сейчас закрытый. Бронзовая полупушка на лафете с четырьмя колесиками, была крепко принайтована возле порта. Треть каюты у правого борта занимала спальня, отгороженная тонкой переборкой. В ней стояла кровать с высокими бортиками. Вход в нее закрывала штора из плотной темно-синей ткани. В носовой переборке каюты были три иллюминатора с толстыми стеклами: два по обе стороны входной двери, а третий — в спальне. У левого борта находился платяной и оружейные шкафы и небольшой, надежно приделанный к палубе ларь с висячим замком, в котором я хранил деньги и ценные вещи. Рядом с одним иллюминатором располагался штурманский стол с ящичками, заполненными навигационными инструментами, картами и лоциями, рядом со вторым — обеденный, за которым вместе со мной принимали пищу Ян ван Баерле и Андреас Циммерманн. Кстати, карты стали заметно лучше. Они еще не дотягивали до той, что была у меня, больше напоминали картинки берегов, поэтому неплохо дополняли ее.