Морские КОТики. Крысобои не писают в тапки!

Справедливости ради, Ричард вспомнил пару знакомцев, которые с водой были на «ты». Дальний Масин родственник – курильский бобтейл Йошикот и его подруга – бенгальская пловчиха Акира. Йошка ему тогда рассказывал, что ничего особо пугающего в воде нет. Мол, страшно только, что опоры нет – оттолкнуться не отчего и взобраться некуда. А если эти мысли отпустить – то и плывется легко, что твоей сельди. Акира и вовсе помешанная была. В пруд, в ручей, в ванную – всегда первая бежит. Не может поплавать – так лапой за струю воды цепляется, в лужи прыгает, с дачными поливалками играет. Странная кошка. Красивая – да, этого не отнять. Но, видимо, где красота – там и до сумасшествия лапой дотянуться!

Как хвостом ни крути, а сесть в лужу было самым большим страхом Ричи, сколько он себя помнил. Взять хотя бы тот случай, когда «двуногий» пытался его впервые искупать. И зачем, спрашивается? Чем заслужил крошечный пушистый няша Ричи такое хамское отношение? Ну, подумаешь – проткнул случайно крышку на банке сметаны. Ну, извозился весь в молочной продукции, ну уронил потом какую-то злосчастную герань, горшок расколотил да землёй слегка припорошился. Разве ж это повод живое существо в таз с водой окунать?

Ричи помнил этот жуткий звук рвущейся из крана воды, эхо отбитой от чугунной ванны струи и ругань «двуногого». Помнил, как забилось его крошечное сердечко, как каждый мяв заглушался хлюпающим звуком и огромными глотками водопроводной воды. Как исцарапал своему писателю руки в кровь и как потом дрожал, завёрнутый в полотенце, когда дыхания хватало только на прерывистые икающие вдохи.

А однажды, не приведи кошка-мать никому узнать про тот случай, подхватил Ричард где-то блох. Тогда, уже в отрочестве, к страху перед водой добавились ещё унизительные ощущения от вытравливания блох вонючим дустовым мылом. Долго его полоскали в тазу в тот раз, уже в четыре руки…

Был ещё один неприятный случай в его короткой кошачьей жизни. Жили они тогда счастливой семьёй на даче. «Двуногие» и его дражайшая Масенька. В тот раз он хотел изловить аквариумного сомика, блеснуть доблестью перед любимой подругой и угостить вкуснятиной. Только лапы подвели – скользнули когти по краю бортика, и свалился хвостатый герой прямо в стеклянную коробку с водой, водорослями, какими-то улитками, глиняными фигурками и сушёными тараканами. Раньше это воспоминание вызывало в душе Ричи немного стыда и много смеха. Теперь же добавились ещё грусть, тоска и внутренняя пустота. Такая огромная, как пустая бочка от океанской сельди. Неумолимо гнетущая и непримиримо беспощадная.

ОКЕАН!!! Ричард вдруг ощетинился от страха – а что, если они поплывут через океан? Всех девяти жизней не хватит, чтобы отделаться от этого страха.

Наконец «двуногий» добрался до своей каюты. Добрались вместе с ним чемодан, переноска, а в ней и сам съёжившийся котектив. Писатель открыл переноску, и Ричард осторожно из неё выбрался. Ноги подкашивались больше от страха, нежели от долгого сидения в переносной сумке и пошатывания на весу. Каюта, вопреки страхам, оказалась вполне сносной. Уж куда лучше сторожки, в которой они как-то жили при фабрике. Здесь была простая прочная койка, небольшой столик и стул, прикреплённые к полу. В стену было встроено что-то вроде шкафа, но без дверок. «Двуногий» затолкал под кровать чемодан, переноску оставил на кровати, а сам подошёл к круглому иллюминатору и что-то начал бормотать себе под нос.

«Опять творит», – понял Ричи.

«Двуногий» положил на столик приглашение на участие в конкурсе «Праздник Посейдона», спешно вытащил из кармана молескин и начал вписывать туда свои каракули привязанной к блокноту ручкой.

– И если уходить от бед, то семимильными шагами,
на корабле, в фуражке капитана,
на двадцать тысяч лье вперед и вглубь.
И если говорить не вслух, то непечатными словами,
а песни петь – всегда спонтанно!
Зачем же раньше был не смел я или… глуп?

Тут писатель вдруг опомнился, открыл иллюминатор и со злостью вышвырнул в него блокнот.