Морские КОТики. Крысобои не писают в тапки!

Циркач выкрикнул что-то вроде «Оп-ля-ля!», но в ту же секунду его нога подскользнулась на грязном полу, и вся шаткая конструкция полетела кувырком, ведро несколько раз перевернулось в воздухе, являя свету выпучившего в ужасе глаза, отчаянно орущего рыжего кота, и с оглушительным звуком грохнулось об пол. Кот с диким протяжным мявом ринулся под кровать и замер там, ошалело сверкая глазами из темноты. Сам «двуногий» ударился костлявым задом об пол, да ещё и швабра, падая, подло стукнула его прямо по красному носу. Неудачливый трюкач тяжело поднялся на ноги и в ярости пнул ведро, выкрикивая те слова, которые все «двуногие» говорят в такие минуты. После этого он принялся ходить кругами по каюте, запустив пальцы в жидкие седые волосы, громогласно обращаясь, видимо, к коту:

— Ну почему, друг мой рыжий, так всегда получается?! Только тебя посещает гениальная идея, как всё сразу идет наперекосяк! Такая идея для номера — и опять фиаско! Нет, я не могу так! Я больше так не могу!

Произнося эту гневную речь, «двуногий» расхаживал по каюте, в беспорядочных поисках заглядывая то под подушку, то между страниц книги, валявшейся на полу. Ричи и Лучиана съёжились в своем укрытии, ожидая неизбежного обнаружения, но «двуногий» неожиданно издал победное «Ага!» и выудил из-за туалетного бачка несколько мятых купюр. После этого, всё ещё возбуждённо бормоча, быстрым шагом вышел из каюты, в спешке забыв закрыть дверь, и повернул в сторону бара. Напоследок в иллюминаторе мелькнула лысина, окружённая венчиком седеющих волос.

Лучиана выглянула из-за чемодана, осмотрелась и юркнула под кровать, где прятался рыжий толстяк, Ричи последовал за ней, стараясь не уступать в скорости и ловкости. Рыжий уже отошёл от шока, вызванного падением, и теперь, будто ничего не случилось, преспокойно вылизывал ушибленную лапу.

— Позвольте выразить искреннее восхищение вашим номером! — дипломатично начал Ричи. — Ваш дуэт показал самую смешную программу, какую я видел. Вы — подлинные короли юмора!

Рыжик лениво открыл глаз и самодовольно выдохнул:

— Я не сомневался в том, что самые преданные поклонники нашего таланта сумеют проникнуть в гримёрку. Вы здесь один?

— Меня делегировали все зрители, — не дрогнув усом, соврал Ричи. — Многие из них до сих пор не могут отойти от хохота. И выбрали меня, как самого деликатного и бесшумного. Ведь ваш партнёр, очевидно, совершенно вымотан выступлением.

Рыжик распахнул второй глаз и чуть более оживлённо ответил:

— Да, подлинное искусство безжалостно к артистам. Номер был по-настоящему смешным, но только по той причине, что мы оба вложили в него свою душу. Хотя, безусловно, есть и ещё один секрет…

Ричи вздрогнул. Неужели эти комедианты всё же причастны к преступлению? Сейчас, с пьяных глаз, Рыжик может выболтать лишнего. Он замер, как «маусхантер» перед мышиной норкой. А толстяк продолжал витийствовать:

— Видите ли, здесь срабатывает принцип кривого зеркала. Ничто так не затрагивает душу, как знакомое и привычное. Мы показали публике её саму. Со всеми пороками, недостатками и червоточинами. То, что «двуногие», как правило, не любят выставлять напоказ. Но именно это им никогда не удаётся надёжно спрятать — как то самое шило в мешке. Стоит лишь немного поскоблить — вуаля, вот он, гомо сапиенс, без прикрас и побрякушек! Только дионисическое искусство способно проникать так глубоко. Лишь то, что идёт от чресел, а не от ума, можно называть истинно народным!

Но Лучиана, не в силах больше сдерживаться, перебила его:

— Этот «двуногий»! Мне так хотелось вцепиться ему в лысину, когда он вытворял этот свой садистский номер! Да за такое морду расцарапать мало! — Она в гневе шипела и хлестала по полу хвостом, глаза её горели грозно и воинственно. Но рыжий кот лишь меланхолично покачал головой в ответ:

— Не спеши судить, такова судьба артиста — бывают взлёты, но чаще, конечно, падения. Мы с моим «двуногим» через всякое прошли, он старый стал, забывает все, путает, и с координацией у него проблемы, но меня он никогда не обижал. Иногда сам голодал, а меня всегда кормил.

— Ха! Конечно! — Лучиану просто распирало от возмущения. — Не обижал! Только шмякнул об пол в жестяном ведре, как банку со шпротами!

— Ну, это же было в процессе творческого эксперимента. Киса, признай, ты же понимаешь в искусстве не больше, чем я в свежей осетрине. А Галкин очень хорошо понимает. Он даже меня увлёк своими идеями площадного театра: иногда шмяк об пол — это не просто шмяк, а потрясающая буффонада, хохот в зале, восторг толпы. Ради такого и лапу ушибить не жалко.

— Что-то я не видел на ваших выступлениях особого восторга толпы, — скептически заметил Ричи, — да и хохота в зале не было слышно.

— Толпа! Что с них взять. Толпа глупа и невежественна в искусстве, — пренебрежительно отмахнулся здоровой лапой рыжий циркач.