Наверное эта ненависть всех без исключения жителей посёлка и заставила меня учиться, учиться ничего не бояться, и быть сильным. С утра до вечера я плавал и нырял в ледяной воде, карабкался на скалы, прыгал в воду с выступающих над водой валунов на уровне человеческого роста, лазил по деревьям, пока они ещё оставались. С каждой бурей деревьев на нашем острове становилось всё меньше и меньше…
Протяжный крик прорвался сквозь грохот бури. Резкий, звонкий нечеловеческий.
Я шарахнулся от окна, а губы сами собой прошептали: «сын бури».
Драугов суеверные рыбаки острова боялись, как… нет, невозможно подобрать слов, чтобы описать тот ужас, которые испытывали взрослые люди, стоило им услышать этот крик. Драуги, или Дети Бури, погибшие в море люди, чьи души не покидают тела и остаются существовать в умершем теле, ожившие утопленники, предвещавшие своим криком беды и на счастья, боящиеся солнечного света и поэтому поднимающиеся из морских глубин только по ночам, а если драугу посчастливится встретить запоздавшего рыбака, он утягивал свою жертву на дно и выпивал кровь. Говорили, что когда-то драуги жили среди людей, но Олаф Святой своей благодатью навсегда изгнал их на дно морское. Но разве страшны драугам полуразвалившаяся церковь? Ведь легенды говорили, что драуги необычайно сильны и обладают не только физической мощью. в пять лет я хотел стать таким же сильным, как они, ведь меня тоже называли «Сыном бури». Я, единственный на всём острове, кто открыто презирал христианскую веру. Все мои односельчане по воскресеньям ходили в единственную пятидесятническую церковь и слушали престарелого пастора, но в их душах глубоко и прочно укоренились верования прошлого. И пусть они не поклонялись Тору или Одину, но в светлых и тёмных альвов, хюльдр, и других различных духов они верили свято и неколебимо. Но никто не решался признаться даже самому себе, что христианство для него чуждо, и только я, я и отец, не посещали богослужения. Отец вообще не верил ни в каких богов или духов, а я, ну разве я, впечатлительный мальчик не мог не поверить в те диковинные и страшные легенды, которые рассказывала мне мама или привозил из своих странствий отец. В детстве я зачитывался легендами родной страны, других стран и народов и…
Новый жуткий вопль прорвался сквозь грохот бури. И с этим криком на подоконник мягко вспрыгнул большой белый кот. Кот мягко соскользнул на пол комнаты. И мне сразу стало легче. Нет, теперь я не боялся ни драугов, ни других духов, но всё же ощущать с собой живое существо…
– Один ты у меня и остался!– сказал я, проводя рукой по мокрой кошачьей спине. – А имени-то я тебе и не дал. Ты на меня, надеюсь, не сердишься?
– Мяу.
Разговоры с котом за последние три года стали для меня обыденны и привычны. Ведь никого, кроме этого бессловесного существа рядом не было. Я вздохнул, закрыл окно и опустился в старое продавленное кресло возле письменного стола. Только это старое кресло и дубовый стол и остались мне от прежней жизни…
Я развивался быстрее своих сверстников, и единственный не только среди них, но и среди их отцов и матерей умел читать и писать, считать и разбирался в такой сложной науке, как чтение географических карт. В моей детской, то есть в той комнате, где я жил с тех пор, когда принято мальчикам и девочкам жить в разных комнатах, все стены были оклеены географическими картами. Я обожал географию. И в восемь лет мог наизусть перечислить большую половину горных массивов, рек и озёр, стран и их столиц. География была второй моей страстью после чтения волшебных легенд и преданий. Начиная с восьмилетнего возраста я начал помогать отцу в лавке. Пару раз я попытался помочь рыбакам распутывать сети, но меня грубо прогнали. И с тех пор я окончательно уяснил, что являюсь изгоем для родного села. И ещё старательнее принялся за упражнения. Спал я мало, не больше трёх-четырёх часов, потому что почти все ночи отдавал чтению и изучению географии. Матушка ругалась, но изменить ничего не могла. Я надеялся когда-нибудь покинуть этот остров и вместе с отцом отправиться странствовать.