– Водолаз просверлил дверь командирской каюты, – послышался голос врача. – Оттуда выходит воздух.
– Как ваш… – Командир едва не сказал «сумасшедший», но спохватился и промолчал.
– Пришел в себя. На всякий случай связал ему руки. Нашел страшные раны на руке от локтя вниз, и на ноге – от бедра до колена.
– Что делает Варивода?
– Пропиливает дверь в капитанскую каюту.
– Передайте, – обратился командир к комиссару, – что нашли одного пирата живым. Он пришел в себя.
– А девушка? – шепотом спросил комиссар. Командир молчал.
Сообщение о живом пирате восприняли с интересом, но все думали о той, что писала записку, вложенную в аварийный буй.
Снова повисло молчание. Трое людей, слушавших декомпрессионную камеру, молчали. Уже через час командир распорядился спускать трех водолазов с электрорезаками. Они получили приказ разрезать броню лодки вокруг сделанной перед тем электросварки. Это нужно было сделать так, чтобы не зацепить стенок камеры и разъединить лодку и камеру после того, как Варивода изнутри заварит сделанный им разрез.
– Вахтенный! – сказал командир. – Распорядитесь – бойцам спать. Поднимать камеру начнем не раньше чем через два часа.
Затем капитан-лейтенант передал телефонную трубку своему помощнику, взял за руку комиссара и больно ее сжал. Молча, ничего не говоря, незаметно потянул его за собой. Они подошли к профессору Ананьеву, который сидел на кнехте возле пушки.
– Андрей Гордеевич! Зайдите ко мне в каюту, – попросил профессора командир. И комиссар услышал в этом голосе мягкость, которой еще никогда не замечал за Трофимовым.
Профессор встал. Чувствуя в этом приглашении что-то важное, он шел, стараясь ступать твердо и не сутулиться. Но почему-то дрожали ноги, подгибались колени. Комиссар взял его под руку и проводил за командиром, аккуратно и осторожно поддерживая.
Они вошли в маленькую каюту. Командир, как всегда, снял фуражку и положил на стол.
– Сядьте, пожалуйста, – пригласил он профессора.
Комиссар посадил Ананьева в кресло. В иллюминаторе каюты шелестел электрический вентилятор. Командир выключил вентилятор, словно тот ему мешал, и повернулся к профессору.
– Андрей Гордеевич, будьте мужественны, выслушайте меня. – Казалось, что ему сдавило горло, комиссар сглотнул слюну, потому что ощутил, насколько оно у него пересохло. – Сейчас на поверхность поднимут декомпрессионную камеру… Там Люда… Она в тяжелом состоянии.
Профессор Ананьев не шелохнулся, только глаза у него расширились. Он смотрел на капитан-лейтенанта, словно пытаясь что-то угадать.
– Она?.. – спросил он.
– В очень тяжелом состоянии, – ответил тот и нахмурился.
Дверь в каюту открылась. Помощник командира вошел без предупреждения.
– Простите, – сказал он, и все подняли на него взгляды. – Простите, неприятность. Оборвался телефонный провод связи с декомпрессионной камерой. Водолазы сообщают, что камеру необычайно сильно рвет вверх. Она почти выносит за собой понтоны.
Командир и комиссар выбежали на верхнюю палубу и прошли мимо Марка.
Месяц закатывался за горизонт. Приближалось утро, когда водолазы сообщили, что камера стоит на глубине всего десяти метров. Именно тогда оборвался трос, соединявший камеру с понтонами. Забурлила вода, камеру подбросило в воздух аж над поверхностью моря. Она еще раз на секунду нырнула и всплыла возле «Пеная». Марко бросил телефонную трубку, прыгнул за борт и поплыл к шлюпке с «Пеная», которая стояла возле камеры. Там моряки большими тяжелыми ключами отвинчивали дверцы. Марко доплыл туда, когда дверцы уже сняли, и под светом фонарей он вскочил в камеру. Впереди склонился доктор и держался за голову, рядом с ним сидел сумасшедший, дальше стоял на коленях Варивода, потирая лоб. А между ними неподвижно лежала Люда.
Эпилог
В середине марта пришла весна. В проливе между островом и сушей не осталось ни крошки льда. Луга покрылись молодой зеленой травой, распускались первые цветы. Дни и ночи над островом пролетали стаи птиц, возвращавшихся из теплых краев. В море вышли рыбацкие шаланды.
В Соколиную бухту все чаще приходили пароходы и выгружали строительные материалы. Возле домика рыбного инспектора поставили временную пристань. Начинались работы по прокладыванию узкоколейной железной дороги к Торианитовому холму, а вокруг холма кипела работа у глубоких скважин и в маленьких строениях, поставленных здесь еще осенью и зимой.
В конце одного из этих дней напротив лебедино-островного маяка, ловко проскочив между отмелями, бросила якорь шхуна «Колумб». Со шхуны спустили маленький каюк, и он быстро приблизился к берегу. Привязав каюк к забитой в песок палке, на берег сошел шкипер Стах Очерет. Первым его встретил маленький Гришка. Потом из дома вышел отец мальчика, а за ним показались мать и дед Махтей.
Стах поздоровался. Его пригласили в дом.
– Письмо вам привез, – сказал шкипер. – Левко был на слете лучших мотористов рыбацких судов нашего моря. Видел Марка. Парень просил передать вам. Вот! – Шкипер вытащил из кармана письмо.
Отец разорвал конверт и стал читать вслух: