Морское братство

Неделяев выругался. Летчики перебили удар! «Пускай же доканчивают сторожевиков», — решил он, мечтая о новой выгодной ситуации. Он запросил Долганова, можно ли идти к остаткам конвоя. Где-то ведь укрывались еще три немецких миноносца!

Долганов ответил не сразу. Он мог принять решение, выяснив положение «Упорного». Размеры повреждений, нанесенных противником, были значительны. Вышли из строя два автомата и третье орудие главного калибра. Вторую радиорубку начисто снесло снарядом. Электросеть по левому борту пострадала, и на четвертом, ковалевском, орудии последние залпы делались по-аварийному, с подачей боезапаса из погреба вручную, что не мешало расчету работать с нормальной скорострельностью.

Всего важнее было ликвидировать аварию в котельном. Через пробоины вода стремительно ворвалась в помещение, угрожающе шипела и лизала поддон топки так, что старшина испугался возможности взрыва и приказал потушить котел. Никто из бойцов не был ранен, и по пояс в воде они пробрались к пробоине. Было холодно, но пары сгустились, как в бане. Деревянный щит дважды отбрасывало струей воды, пока они надежно укрепляли его подпорами. А вода продолжала прибывать, несмотря на запуск всех средств осушения. Рваные края пробоины, загнувшиеся внутрь, мешали прижать щит вплотную к пробоине. Балыкин пытался сбить ломом выступы непокорного металла, но ничего не получалось. Тогда он приказал заткнуть под щит вокруг пробоины парусину, промазанную суриком. Струи, разбившись на струйки, выдохлись. Балыкин подтащил второй щит с подушкой из толстого слоя пакли, а на этот щит уложил ряд толстых досок. Он истратил весь свой заботливо хранившийся запас аварийных средств, до последней уплотнительной подушки. Но когда окончили заделку пробоины, вода плескалась уже не выше щиколоток, и, пока ее сгоняли совсем, в трех форсунках появилось пламя. Присев перед окошком котла и чувствуя, что у него трясутся от усталости руки и ноги, Балыкин подумал, что пора бы судьбе сжалиться и не валить на него несчастья в каждом походе.

В воде захлебнулась крыса. Она лежала со вздутым бурым животом, откинутая кем-то к двери шахты, и Балыкин поднялся, чтобы пихнуть ее подальше, но звонок заставил его подойти к телефону.

— Балыкин, — подзадорил командир группы, — с мостика говорят, что машинисты «Упорного» задерживают победу.

Балыкин фыркнул. Разве машинистов могут понять наверху! Но все, что у него вертелось на языке по этому поводу, он оставил при себе и сухо обещал через пять минут ввести в работу все форсунки.

— Передайте Балыкину, — сказал Николай Ильич, — представляю его к ордену Ленина.

От балыкинского котла зависел весь дальнейший ход операции. Или «Упорный» останется безучастным свидетелем последнего этапа боя, да еще свидетелем, которого надо охранять, или поведет другие миноносцы в бой с остатками вражеского конвоя, убегающими к входу в фиорд.

Оживленный и будто заряженный передышкой, Долганов приказал сигналить миноносцам:

— Строиться в кильватер. Следовать за мной!

3

Игнатов должен был незаметно забраться в тыл противника и атаковать немецкие корабли на подходе к фиорду. Группа Игнатова легла на норд, и, хотя катера были мореходные, с хорошей остойчивостью, стремительный бег против волны сразу дал себя почувствовать.

Вода обрушилась через козырек рубки. Игнатов плотно закутал шею, однако холодные струйки пробирались к горлу, ручьями скатывались по лакированному комбинезону. Иногда гребень волны окатывал пулеметчика, который сидел за спиной Игнатова. Боцман катера, молодой парень, только что переведенный из юнг, умудрялся висеть между турелями пулемета; голова его была почти вровень с антенной, но и он скоро вымок.

Когда, по расчетам Игнатова, настало время поворачивать для сближения с конвоем, катера внезапно вошли в низкую и плотную облачность. Сизая туча ползла над самой водой. Видимость сразу резко ухудшилась. «Воробьи», следовавшие за катерами на широких кругах, обеспокоенно вызывали Игнатова. Они не видели кораблей.

Игнатов не ответил «воробьям», как не отвечал и Петрову. Он приближался к берегу и не хотел вызывать на себя огонь артиллерийских батарей.

Облачность проходила полосами. Несколько раз катера благополучно, незаметно для вражеских береговых наблюдателей, проскакивали через залитые солнцем синие озера.

Звуки боя в воздухе и на воде доносились к Игнатову очень глухо, но и отдаленный артиллерийский гул помогал ориентироваться. Красная полоска на горизонте с дымовой шапкой над ней обозначала место, где начали громить конвой. Если иногда прорывался гул моторов на большой высоте, Игнатов принимал его как успокоительное заверение, что летчики не допустят к кораблям немецкую авиацию.

И вдруг на траверзе отряда разорвалось несколько тяжелых снарядов.

— Заметили!