Читаем Морское братство полностью

Второй миноносец убегал во всю мочь за дымовую завесу. Он даже не пытался стрелять.

И тогда на мостик «Упорного» вернулась тишина, и стало слышно, что настойчивый Петров наконец добился Игнатова.

— Мы уже работаем, — кричал Петров, — гляди не выпусти их! — Потом с удовлетворением вздохнул: — Игнатов готов выходить в атаку. Первая группа пока разделалась с двумя транспортами и тральщиком.

Но тут забеспокоился Кононов:

— Штурмовики идут в атаку. Пусть подождет Игнатов, пока они отработают. А то попадут под горячую руку.

Николая Ильича удивило их безразличие. Хлопочут об успехе своего оружия, будто только в нем победа. Не восхититься такой торпедной атакой! Сухари!

— Да, конечно, пусть Игнатов подождет, — согласился Николай Ильич. — И дай мне, Виктор, папиросу. Я не сумею набить трубку.

Только тут Кононов заметил, что Долганов стоит, неестественно перекосив плечи, и рукав его реглана распорот сверху донизу.

— Ты ранен? — тревожно спросил Кононов, поднося к губам товарища папиросу.

Николай Ильич отрицательно покачал головой. Он не знал, на что жаловаться. Просто бессильно повисла рука, и учащенно, с глухой торопливой дробностью, пульсировала кровь. Голоса на мостике то отдалялись и становились совсем невнятными, то болезненно громко врывались в уши.

— Во всяком случае ничего существенного, — сказал он.

И правда, контузия не мешала Николаю Ильичу сообразить, что часть штурмовиков надо направить вдогонку за сбежавшим миноносцем. «Упорный» теперь снизил обороты, потому что одно котельное было разбито снарядом. Он уже не мог догонять противника.

Кононов понял Николая Ильича с полуслова и вызвал ведущего «быка». Короткие верткие машины прогудели над кораблем и умчались на штурмовку. Переходя в пике, они почти отвесно внезапно и яростно устремлялись к воде, а бомбы, казалось, рвались непосредственно под ними.

Эту страшную работу авиации и многое другое в сражении особенно хорошо было видно с «Умного». Хотя Неделяев успел подорвать поврежденный торпедами немецкий миноносец и вел уничтожающий огонь по одному из сторожевиков (двух других сковали и били «Уверенный» и «Увертливый»), и сам Неделяев, и повеселевший Сенцов чувствовали себя незанятыми зрителями. Центральное положение корабля позволяло одновременно наблюдать разные эпизоды разгрома врага. Неделяев, правда, не мог покидать своего места у телеграфа, но Сенцов непрестанно перебегал с одного борта на другой и своими объяснениями помогал командиру следить за всем, что происходило вокруг.

Бой между миноносцами и сторожевиками всего меньше занимал Сенцова. С минуты, когда немецкий миноносец стал тонуть и сторожевики догадались, что им не удастся подойти к своему лидеру, они выжимали все силы из своих машин, чтобы сбежать. Но наши миноносцы легко сохраняли выгодную дистанцию и продолжали их расстреливать. Постепенно огонь сторожевиков ослабевал, и Сенцов равнодушно относился к отдельным близким падениям снарядов, хотя рядом с ним появились раненые, а возле трапа снаряд вырвал кусок металлической палубы.

Сенцов с особенно азартным чувством следил за движением «Упорного». Корабль под брейд-вымпелом комдива не мог уходить из боя, и он догадался, что Долганов готовится показать мастерство дневного торпедного удара по быстроходному миноносцу.

Когда рыжее облако дыма укрыло «Упорный» и ветерок потащил завесу на зюйд, Сенцов только спрашивал себя: неужто немец на этом поймается?

— Ох, поймается, — бормотал Неделяев, — сам на торпеду лезет… Ну и везет Николаю!

Еще дальше на зюйде, куда убежали, атакуя конвой, торпедные катера, на воде забушевал огонь. Горела нефть. От красного ядра ширился и поднимался вверх алый венец, а по воде, почти до борта «Умного», распространился розовый отблеск.

Взрыв торпед в борту немецкого миноносца дошел к Сенцову вместе с перекатывающимся и возобновляющимся грохотом со стороны удалявшегося конвоя. Должно быть, на одном из транспортов огонь достиг боезапаса. На алом фоне неба вспыхивали ослепительные белые росчерки молний, взлетали синие и желтые звезды.

— Ох, саданул Долганов! Ох, саданул! — опять восторженно и завистливо бормотал Неделяев, отводя телеграф на самый полный ход.

— Штурмовики пошли! — воскликнул Сенцов. — Ну соколы, ну молодцы! Старпом, дайте ваш аппарат.

Снимать было поздно. Машина упала к самым мачтам врага и вдруг взмыла над ним, оставя под собой грохочущее огненное кольцо.

Но Неделяев остался совершенно равнодушен и к этому зрелищу. Он изменил курс и перенес огонь на миноносец, сбежавший от «Упорного». Второй торпедный аппарат не был разряжен, и Неделяев во что бы то ни стало хотел сравняться с «Упорным» в торпедной атаке. От очередных восклицаний Сенцова он сердито отмахнулся, поглощенный своей задачей. Однако враг предупредил его, укрывшись в облаке дыма и открыв заградительный огонь. А затем из дыма вверх пошли зенитные трассы: по миноносцу вновь ударили штурмовики. И, прежде чем Неделяев успел снова уменьшить расстояние между своим кораблем и противником, для последнего все было кончено…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Публицистика / История / Проза / Историческая проза / Биографии и Мемуары