Читаем Морское братство полностью

Николай Ильич и Бекренев засиделись в салоне допоздна. Бекренев, как обычно, петушась, быстро говорил:

— Вот, Николай Ильич, я записочку составляю о вещевом довольствии. Непрактичные эти ватники и ушанки. Нужно подобрать такую одежду, чтобы люди лучше владели своим телом. Башлык, старый русский башлык надо вернуть в жизнь. Спецовки черные или синие — опять же для однообразия, в котором и состоит военная красота. Белое хорошо было, когда работа шла в парусах.

Поутру Николай Ильич услышал, как новый помощник, его любимец Игнатов, выговаривал боцману за небрежно брошенный мушкель у шлюпки левого борта:

— Где же ваш глаз, Кийко? И тряпки засунуты под шлюпку. Зрелище!

Конечно, несколькими минутами позже опытный, старательный боцман сам заметил бы огрехи. Но Игнатов был прав в своей требовательности.

Эта подробность подтверждала вывод Долганова: люди на всех кораблях хорошие, но они становятся настоящими работниками, если от них требуют и показывают, что и как делать, пока они не научатся самостоятельно разбираться в задачах.

Этот вывод был приятен, но вместе с тем Николай Ильич не мог отделаться от неожиданной и смешной досады, что и без него корабль может жить и воевать не хуже.

Последние три недели Долганов провел преимущественно на «Умном». Впечатление было грустное. Как только «Умному» давали задачу по боевой подготовке, непредвиденную офицерами, управление на корабле разлаживалось: между Неделяевым и командиром боевой части, между этим командиром и его боевыми постами исчезало взаимное понимание.

При постановке учебных мин команда правого борта в окончательном приготовлении отставала на две минуты. При калибровой учебной стрельбе была совершена грубая ошибка в исчислениях. Артиллерист и штурман сваливали друг на друга вину за неудовлетворительную стрельбу, и пришлось делать подробный анализ их записей, чтобы доказать ошибки обоих. Люди слонялись без дела часами, а Неделяев жаловался, что времени на тренировку не хватает.

Николаю Ильичу не удавалось вырваться домой, и, хотя очень хотелось очередной выходной день провести с Наташей, он решил снова уйти в море на «Умном». Он должен подтянуть корабль на уровень «Упорного».

Среди других учебных задач предстояло отражение атаки подводной лодки. В двустороннем учении участвовала лодка Петрушенко, и Долганов напомнил Неделяеву, кто его противник.

— А пусть хоть сам черт. Я его огрею так, что будь здоров! — откликнулся Неделяев.

Миноносец шел полным ходом на противолодочном зигзаге. На ноках реи трепетали пестрые флаги. Но даже на поворотах, когда взлетали сигналы «Люди» и «Покой» и корабль круто ворочал то влево, то вправо, штилевая вода быстро смыкалась за кормой. Высоким куполом поднимался голубой и розовый небосвод с мраморными прожилками облачности. Форштевень корабля разрезал слепящие лучи, багрянцем вспыхивали стекла рубки, выплывал черно-рыжий крутоскалый берег с белыми пятнами нерастаявшего снега в морщинах камней; пролегали на воде дрожащие тени, и снова блестящее золотое отражение солнца застывало перед кораблем.

— За перископом наблюдать внимательнее. В тени берега особенно, — напоминал Неделяев вахтенному офицеру.

Он тщательно изображал вежливое безразличие к присутствию на мостике комдива. За три недели в его отношениях с Долгановым многое определилось. Сначала он старался показать, что незачем комдиву зазнаваться. «Умный» не хуже «Упорного». Но плохая работа была явственна, и спесь Неделяева облезла, как дешевая позолота. Окончательно он вынужден был признать неблагополучие в своем руководстве кораблем после партийного актива соединения.

На повестке многолюдного собрания был только один вопрос — о состоянии партийной работы по укреплению старшинского состава. Когда были названы члены президиума и к столу прошли, кроме Долганова, два других командира миноносцев, Неделяев развернул газету с видом незаинтересованного наблюдателя: «А ну, посмотрим, подождем, когда будет что-нибудь интересное». Раньше его непременно избирали в президиум и раньше с ним советовались, подготовляя такие собрания.

Поверх листа газеты командир «Умного» поглядывал на Николая Ильича. Вот к нему склонил голову начальник политотдела. Неужели не скажет Николай: «Напрасно мы обидели Неделяева»? И сердце стеснилось от сознания, что Долганов, несомненно, считает правильным не избирать в президиум командира, которого следует на сегодняшнем активе критиковать.

Неделяев напряженно слушал доклад начальника политотдела. Но докладчик, называя корабли, на которых были достижения в повышении знаний старшин, и упоминая также другие корабли, где к росту старшин продолжали относиться равнодушно, ни разу не назвал «Умного».

Николай Ильич не выступал до перерыва. На катере — они вместе отправились на «Умный» обедать — Неделяев спросил:

— Собираешься громить меня, Николай Ильич?

Долганов спокойно ответил:

— Жду, что вы со своим заместителем расскажете активу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Публицистика / История / Проза / Историческая проза / Биографии и Мемуары