Морское братство

В антракте Долганов познакомил Наташу с майором Кононовым. Он был очень доволен этой встречей, знаменательной после предложения командующего разработать набеговую операцию. Кононов был командиром полка разведывательной авиации, и именно с ним следовало прежде всего установить контакт.

Кононов предложил Наташе пройти в танцевальный зал, и Николай Ильич, не умевший танцевать, сказал:

— Конечно, Наташа, покружись. Но с тобой, Виктор, мы еще сегодня должны кое-что запланировать, прежде чем я к тебе выберусь.

Наташа хотела было отказаться, но почувствовала на своем локте крепкую руку майора и невольно шагнула к двери.

Давно не испытанное наслаждение захватило Наташу. Она дала вести себя, не заботясь о том, что нужно делать. Кононов крепко обнял ее, может быть, немного крепче, чем следовало. Он уверенно выходил из затруднений, в которые ставили его соседние пары, стеснившиеся в маленьком зале. Наташа танцевала, подчиняясь ловкой руке, опустив глаза, и видела две полоски цветных ленточек и над ними Золотую Звезду на груди Кононова. Ей было безразлично, что майор продолжает пристально изучать ее лицо, и она плохо слушала то, что он торопливо говорил. Сейчас ей было все равно, с кем танцевать, лишь бы чувствовать такую уверенную руку, лишь бы продолжалось это скольжение в каком-то полном веселом самозабвении.

А Кононов, угадывая, что скоро окончится танец, возбужденно говорил. Он благодарил судьбу за этот вечер и за этот танец. Наташа будет в его памяти. Она не может остаться чужой ему, не должна. Он закончил совсем бессвязно, нелепо, что томительно ждал ее.

Что-то в тоне майора мешало Наташе назвать его признание пошлостью. Она не могла сердиться и не могла высмеять его, потому что Кононов был искренне взволнован.

— Почему вы отмалчиваетесь? — резко спросил майор, когда они возвращались в ложу.

— Мне не следовало вас слушать, но как остановить, я тоже не знала, — быстро сказала Наташа. — Я убеждена, что вы оскорбляете меня несознательно. От душевного голода, должно быть.

Она шепнула эти слова, уже входя в ложу, и Кононов не успел ответить. Им завладел Долганов, стоявший с Петрушенко в дверях.

— Давай обсудим, Виктор, — сказал Николай Ильич, тесня летчика обратно в коридор и протягивая ему портсигар.

Стараясь не выдать своей смятенности, Кононов закурил. Так вот оно что! Дошел до такого состояния, что женщина его жалеет. Женщина, которой он признался в том, что она ему нравится… Пожалуй, больше, чем нравится… Его решительное, обгоревшее на ветрах лицо омрачилось.

Папироса сломалась, он швырнул ее в урну и вытащил свой портсигар. До него дошел голос Долганова:

— Поэтому нам важно застигнуть противника на рассвете.

И хотя из всех объяснений Кононов больше ничего не слыхал, он кивнул головой:

— Понимаю: переход должен быть в темное время.

— Виктор Иванович — разведчик. Вы знакомы, Федор Силыч? — спохватился Долганов.

Петрушенко стоял, как на палубе, широко расставив ноги, и выжидательными глазами изучал летчика.

— Наслушан. Это вы, майор, летали позавчера над немецкими рейдерами?

Летчик все еще не справился со своим волнением, но разговор постепенно возвращал его к действительности.

— Я и вас тоже искал, — неохотно буркнул он.

— Мы скрывались от самолетов трижды, может быть, и от вашего, — усмехаясь, сказал Федор Силыч. — И уходить под воду было досадно, потому что на ходу исправляли повреждения рулей. Но тут уж некогда разглядывать, чьи самолеты. Лишь бы не залепили бомбу.

— Торпеда — хорошее оружие, — неожиданно сказал Кононов и повернулся к Долганову. — Я не буду для тебя разведывать, Николай. Я перехожу в минно-торпедный полк.

В зале выключили свет, и Николай Ильич, оглянувшись назад, с досадой сказал:

— Зачем же ты раньше не сказал, Виктор? Или ты сейчас решил?

— Совершенно верно. Сейчас. Вот сейчас захотелось новой славы. Нет, не пойду в зал. Попрощаюсь с вами здесь.

Торопливо, на ходу, застегивая реглан, Кононов сбежал по лестнице и распахнул дверь на улицу. Мокрый снег падал хлопьями. Вся котловина со зданиями поселка исчезла в белой мутной завесе. Странно звучала в этой пустыне музыка.

Майор поднял воротник реглана и направился к пристани. Звуки следовали за ним от репродуктора к репродуктору, то ослабевая, то вновь победно нарастая. И Кононов вспомнил далекое время, когда он даже не понимал, что человек может тосковать.