Читаем Морское братство полностью

— Вам только это важно. Остальное пропускаете. Добро, Игнатов, при одном условии: вы должны заслужить звание Героя Советского Союза. В этом году. И никого больше с миноносцев не тащите. Для вас делаю исключение, для катерника по выучке. Понятно?

Игнатов широко заулыбался и поклялся, что не будет никого сманивать, хотя одного — другого торпедиста, конечно, забрал бы. А что касается звания Героя, то на таких корабликах просто заработать славу. Можно идти к Маккауру, а в Варангер-фиорде до самого Киркенеса катерники — полные хозяева. Какие сотворили знатные дела! Взяли в плен вооруженный почтовый мотобот немцев. Высаживают диверсионно-разведывательные партии в Норвегии. Дают залпы у входов в Петсамо-вуоно и Бек-фиорд. И враги не могут препятствовать дерзким ударам! Ни береговая артиллерия, ни сильные эскорты, ни воздушные прикрытия не спасают их кораблей. А теперь пошла полоса комбинированных операций с авиацией. Увеличиваем число катеров, действующих группами.

— Сам Макаров порадовался бы, Николай Ильич, он прозревал появление такого оружия, предвосхитил его тактику.

— Ну, Макаров был и отцом миноносцев, Игнатов. У Макарова на Северном флоте есть продолжатели, вот что главное. Наш адмирал знает, где, когда и как использовать все рода оружия. И это меня утешает. Адмирал даст активное дело и нам. Раз сказал мне, что поведу корабли в набеговую операцию, значит, она состоится. Раз начал комбинированные операции, значит, включит в них и миноносцы. Катера с кораблями и авиацией мы еще не использовали достаточно широко. А здесь есть интересная перспектива. — И Николай Ильич, уже рассматривая Игнатова, как представителя другого рода оружия, поделился с ним планом набеговой операции. Не заметил, как пролетел час, и, только случайно взглянув на хронометр, сказал:

— Засиделись мы. Пора на мостик… Скоро должен быть Мудьюг.

Игнатов радостно потирал руки.

— А мне и в голову не приходило, что катера можно поддерживать большими кораблями. Это должно здорово получиться.

Николай Ильич пропустил Игнатова вперед и в дверях уже сказал с шуточным возмущением:

— Никогда не думали, а скоропалительно отвели миноносцам роль обеспечения. Разве не может быть более сложного взаимодействия? Удар одной группой крупных кораблей и рокировка за фланг второй, хотя бы из катеров. Да и всякие другие варианты… Всякие другие варианты… — повторил он задумчиво, вдруг поняв, что случайно наталкивается на важное открытие: катера в роли дымзавесчиков, авиация прикрытия над кораблями — и набег можно делать полярным днем, не дожидаясь далекой еще ночи.

Он охотно сбежал бы сейчас в каюту и сделал расчет на бумаге, но невысокий яр мыса Корец уже остался за кормой. Обрыв освещало низкое солнце, и в косых лучах багровели на горизонте дальние леса. Надо было последить за Бекреневым, который в первый раз самостоятельно вел «Упорный» в Двину. Надо было дать распоряжение по конвою — транспортам брать лоцманов и следовать вперед…

Николай Ильич диктовал приказания и слушал ответные донесения. Он проверял, не путает ли штурман мудьюгские створные башни с памятником жертвам интервенции; заметил, что рулевого вовремя сменил опытный Колтаков, что к востоку остались черные бакены с нечетными номерами и белые вехи с черными голиками раструбом вниз и, следовательно, корабль идет правильно; его морской глаз улавливал еще много других мелких и значительных признаков налаженности службы. Но «всякие другие варианты» не выветривались из памяти, и мысль возвращалась к ним.

Четырнадцатая глава

1

По надводному расписанию в походе Иван Ковалев был наблюдающим и заступал на вахту, как только корабль всплывал для зарядки аккумуляторных батарей.

Мирную тишину подводного плавания задолго до всплытия нарушали нетерпеливые курильщики. Они заготовляли кручёнки и часто посматривали в пустующий дизельный отсек: нет, мотористы еще лежали на койках с книгами или резались в «козла». Потом лодка всплывала на перископную глубину. Это становилось ясно и без показаний глубиномера, потому что корабль покачивался с борта на борт, и незакрепленные предметы начинали шевелиться, а струны мандолины на койке электрика Маркелова неожиданно звенели.

Иван выходил в центральный пост. Колонка перископа с мягким шорохом скользила вверх. Молодой командир быстро цеплялся за рукоятки и, пригнувшись к окулярам, обегал взглядом всю окружность горизонта. Иван стоял рядом с Федором Силычем, который с виду был безучастен и мурлыкал «тихо и плавно качаясь», а на деле внимательно ко всему прислушивался и приглядывался.

Наконец, командир корабля обращался к Петрушенко:

— Думаю всплывать.

Так он выполнял долг вежливости перед старшим, опытным офицером, своим командиром до этого похода.

Федор Силыч пригибался к окулярам и в момент, когда колонка перископа снова уходила с цокающим звуком вниз, утвердительно говорил:

— Всплывайте…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Публицистика / История / Проза / Историческая проза / Биографии и Мемуары