Морское братство

— Ваня, — попросил Ковалев, — не мучай себя, Ваня. Воевать надо с холодной головой. — Он поднялся на ноги. — Пойдем отсюда: душу выворачивают чайки.

Иван продолжал сидеть, зло отозвался:

— Не болит у тебя сердце за Машу, чужой девушке отдал. А она…

И заплакал.

Ковалев беспомощно повторял: «Ваня, Ванюша», обнял брата за плечи, но заслышал шаги и обернулся.

— В чем беда? — тихо спросил Петрушенко и взял протянутое Ковалевым письмо.

— Вот оно что! — Петрушенко сложил и отдал письмо Андрею. В светлых глазах его появился жесткий блеск. — Иван Артемьич, что же ты ко мне не приходишь? Я тебе такое тайное слово шепну, что у тебя злость вместо тоски взыграет. Слышишь, Иван Артемьич?

Он легонько оттолкнул Андрея, грузно опустился рядом с плачущим, потрепал его по плечу широкой ладонью.

— Можно и мужчине поплакать. Это ничего, если не размокнешь.

— Извините, товарищ командир, — пробормотал Иван. — Нет такого слова, чтобы выручить Машу.

— Есть. Всех выручит, Ковалев, победа. А когда в победу, в будущее освобождение сестренка ваша поверит, легче ей будет? А разумеется! Гляди, пишет: «Если бы только знать, что с проклятыми фашистами скоро расправятся…» Мы, Ковалев, такую весть дадим на этих днях… Понимаешь? Больше сказал, чем можно. И вы, старшина, ничего не слыхали. Ясно?

— Понятно, товарищ капитан второго ранга.

Иван все еще сидел неподвижно, но плечи его перестали вздрагивать. Он вдруг протянул не своим, недобрым голосом, представляя себе, как враг взрывается на минах:

— Фонтан на сто метров вверх, гул на десять миль кругом…

— То-то! — поддержал Петрушенко.

Они медленно возвратились к кораблю, возле которого продолжалась кипучая работа. Петрушенко теперь заговорил с Андреем Ковалевым о его службе. Он делал это намеренно, чтобы дать Ивану время справиться с горем.

Тринадцатая глава

«Упорный» в походе вторые сутки. Но в вахтенном журнале никаких чрезвычайных событий. Скупые отметки сделанных определений места. Еще скупее записи о погоде. Да, несмотря на май, на безветренный, бесконечный весенний день, враг не тревожил в плавании. Ни самолетов противника, ни подводных лодок.

Экипаж облетела весть, что миноносцы на несколько дней зайдут в Архангельск. Это оживленно обсуждали как в кают-компании, так и в кубриках.

Мысли о городе, где существует прочный уклад жизни, почти забытый уют семейных домов и милые девушки, вызывали у молодежи праздничное настроение.

Боцман Кийко воспользовался этим, чтобы сверх нормы рабочих часов заново произвести покраску на верхней палубе, — потеки от соленых брызг и влажного дыма нарушали красоту боевого корабля. Боцман получил от Игнатова на все свои требования «добро», но остался недоволен. К окраске миноносца, как и ко всем боцманским работам, помощник командира должен относиться с энтузиазмом, входя во все детали. Так привык Кийко за свою долголетнюю службу, и так велось до сих пор на «Упорном». Когда помощником вместо Бекренева стал Игнатов, он порадовал боцмана своей придирчивостью, настойчивостью и детальным щегольским знанием морской практики. Еще до выхода в море Игнатов распек Кийко за то, что номер шлюпки был написан не на месте. Кийко пытался возражать, ссылаясь на устаревший учебник морской практики, но Игнатов решительно оборвал его: «Мичман, кто вас учил рассуждать, когда отдаются приказания?»

Кийко полюбил Игнатова. Он увидел в молодом человеке моряка и командира настоящей военной школы. Он заранее смаковал удовольствие обсудить с помощником детали покраски. Но Игнатов, слушая доклад боцмана, смотрел в бумагу и продолжал что-то торопливо черкать, отделываясь общими указаниями. Конечно, Кийко мог обойтись совсем без инструкций старпома, но в отсутствии их был обидный непорядок. Равнодушие зрителя убивает вдохновение артиста, а Кийко был артистом службы и выходил из себя, когда не ощущал ее суровой слаженности.

Он обходил ют, и его свисающие усы сердито шевелились. Обежав вокруг четвертого орудия, боцман сказал:

— После двенадцати приступите к окраске, Ковалев. Материал получили?

— А почему не завтра утром? Разъест до порта, — сказал Андрей.

— Завтра подновите, если понадобится. Весь ют портите своим видом. Артиллеристы! Стыдно вам должно быть, что без напоминания не взялись. Смотрите, как порыжела звезда. Разве узнают архангельцы, что это краснозвездное орудие?

— Хорошо, — покорно сказал Ковалев, — пообедаем и приступим.

Андрей Ковалев отвечал Кийко так же безразлично, как Игнатов, и боцман отнес это тоже на счет помощника. Ведь он задал тон! Если бы Игнатов прошел с Кийко по заведованиям и напутствовал старшин, все было бы иначе. Уже сбили бы лупившуюся краску, клали подгрунтовку… Эх, любо смотреть на движения широких кистей, из-под которых выступает свежая окраска, будто новая кожа корабля!

«Мечтает!» — вознегодовал боцман. Оглянувшись, он увидел, что старшина стоит без дела и разглядывает пенистый след корабля.