Читаем Морское братство полностью

Сенцов пожелал озабоченному Балыкину успеха и выбрался наверх. По палубе он шел теперь не без труда.

Вода обрушилась на мостик и забурлила у ног вахтенных. Внезапный порыв ветра сбил сигнальщиков в кучу, притиснул Бекренева и Долганова к телеграфу, бросил Сенцова на рубку акустика. После долгой тишины вой и свист ворвались в уши вестниками атакующей стихии.

Теперь корабль заметно потерял скорость, и Колтаков едва удерживал его на курсе. Обернувшись к рулевому, Сенцов увидел незнакомое суровое лицо и вспомнил шутливое объяснение между Колтаковым и старухой тещей. «У нас, как в трамвае», — пояснял Колтаков. Сейчас, во всяком случае, «трамвай» сошел с рельсов. Рулевого то толкало к компасу, то отбрасывало назад на переборку, но руки его не сдавались килевой качке и уверенно лежали на рукоятках штурвала.

Второй порыв шквала с визгом приблизился из холодного сырого мрака. Мачта, беспрерывно очерчивавшая порывистые полукруги, завибрировала и застонала. Натянутые, как струны, фалы тонко загудели.

Сенцов поглядел за борт и окликнул Николая Ильича. Море было в белой кипени. Под ней излучался голубовато-зеленый свет. От этого потаенного света горизонт вдруг расширился, и на бугристой равнине воды появились на мгновение «Ангара» и «Умный». Затем корабли исчезли, черная туча пролилась дождем, и, казалось, во всей вселенной не осталось ничего, кроме мостика «Упорного». Мрак и яростный рев теперь прочно овладели морем на многие часы.

Сенцов отыскал себе удобное место за спиной Колтакова. Здесь он следил за трудной обороной против шторма. Волны перекатывались с грохотом, в пене от чудовищной ярости. Они трясли корабль и вжимали его в воду, когда у «Упорного» не хватало проворства быстро перелезть через гребень. Они подбрасывали корабли весом в три тысячи тонн, как шлюпку, и тогда «Упорный» — во всю свою стометровую с лишним длину — провисал над пропастью, удерживаясь лишь носом и кормой на гребнях двух гигантских валов. Создавалось ощущение, что корабль изгибается. Все крепления подвергались такому давлению, какого не предусмотрели строители, и казалось, сейчас корабль сломится пополам. Но в следующую секунду «Упорный» как бы упирался винтами в водную толщу, взбирался на волну и упрямо пробуравливал путь в шедшем навстречу водопаде.

После яростных ударов, после взлетов на гребень, после падений в пустоту вдруг наступал миг обманчивой тишины, и этот миг представлялся более опасным, чем самое неистовое движение. Постепенно Сенцовым овладела непреоборимая усталость. Несколько раз он смыкал глаза, и его сознание выключалось, хотя он продолжал покачиваться на отяжелевших ногах, цепляясь за стойку. Пробуждал то телефонный звонок над ухом, то особенно мощный накат волны. Он вздрагивал и, с трудом различая фигуры Долганова, Бекренева, Колтакова, всматривался в маленький мирок, живший, вопреки слепой ярости моря, по заведенному порядку. Движение по кораблю, который волны накрывали от носа до кормы, было трудным и опасным. Давно уже не сменялись вахты. Люди работали и отдыхали там, где их застал натиск бури. Видя все те же лица, в одних и тех же напряженных позах, Сенцов потерял ощущение времени.

Должно быть, под утро Сенцова окончательно вывел из дремоты настойчивый долгий звонок. Он снял трубку и выслушал радиограммы. В первой из них капитан «Ангары» сообщал, что у него вышло из строя рулевое управление. Вследствие аварии правой машины «Ангара» не может управляться и дрейфует на зюйд-ост. Во второй радиограмме Неделяев просил разрешения взять «Ангару» на буксир.

Сенцов обнял Николая Ильича, иначе не мог прижать свои губы к его уху и передать сообщение, требовавшее решения Долганова. Он ждал ответа, но Николай Ильич только кивнул головой и, притираясь к стене рубки, скрылся за ней. Он решил сам продиктовать радисту свои распоряжения.

В течение десяти дней, проведенных в Архангельске, Долганов наблюдал погрузку «Ангары». Теплоход принимал в свои трюмы продовольствие и оборудование для военно-морской базы. На нем были боеприпасы, топливо и запасные части для самолетов. Наконец, на «Ангаре» были люди, которые шли сменить зимовщиков.

— Берегите «Ангару» как зеницу ока, Долганов. Если немцы утопят транспорт, едва ли мы успеем в этом году собрать снова необходимое, чтобы упрочить положение, — сказал командующий флотилией.

Накануне ухода из Архангельска Долганов был у капитана транспорта. Этот человек не станет зря сеять тревогу. Ему очень туго, если так радирует… И еще припомнились доверчивые взгляды и приветствия сотен мужчин и женщин — пассажиров «Ангары»:

«Наш охранитель»…

«С гвардейцами спокойнее, чем у Христа за пазухой»…

«В базе устроим вашим экипажам праздник»…

С тягостным чувством Долганов припоминал сейчас десятки добрых слов, какими его напутствовали, когда он спускался в катер.

А теперь шторм распространился на сотни миль. Корабли попали в окружение непогоды. К ним никто не пробьется. Надо справиться своими силами, надо победить циклон, выстоять, пока ураган не выдохнется. Главное, люди. Сотни людей, беспомощных пассажиров, с семьями.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Публицистика / История / Проза / Историческая проза / Биографии и Мемуары