Морское кладбище

– Хорошо. По моим расчетам, сегодня вечером в половине одиннадцатого мы будем в Саннесшёэне. До тех пор ничего не предпринимай. Там ты сойдешь на берег и предупредишь полицию, а они в свой черед позаботятся, чтобы этих двух морских офицеров должным образом встретили в Будё, то есть наутро. Никаких глупостей, пока не попадешь в Саннесшёэн.

– Ладно, – ответила Бетси. – Мне нужны деньги.

Тур раздраженно вздохнул, послышался шорох, видимо, он отсчитывал купюры.

– Спасибо, – буркнула она. – А что с твоей женой?

– Это мое личное дело, – ответил Тур. – Но она мне больше не жена и скорее всего будет осуждена за участие в Сопротивлении. За такое карают сурово.

– Жестоко сказано.

Их шаги стихли вверх по трапу, я вновь слышала только ровный гул машин. Несколько минут так и сидела, скорчившись, и что-то во мне очень хотело остаться здесь, замерзнуть, потерять сознание и кануть в вечность. Замерзнуть – хорошая смерть. Так или иначе пока что я жила… как бы взаймы. Я выпрямилась, суставы хрустнули, будто промерзли. Начался обратный отсчет, согласно расписанию оставалось десять часов, после чего в Саннесшёэне моя судьба будет решена.

Я выскользнула в коридор.

Бетси не должна сойти на берег в Саннесшёэне, но как мне это сделать?

БРЁННЁЙСУНН-САННЕСШЁЭН

Вчера я поездом уехала из Бергена и сегодня пишу эти слова уже в Редерхёугене. В архивах я нашла то, что искала. На дворе апрель, погода капризная – то задувает холодный ветер, то по-летнему тепло, повесть продвигается, как пароход по спокойному морю.

Все время, пока пишу, я много думаю о том, как воспримут мой рассказ, каков будет отклик норвежской общественности. Об этом, разумеется, думают все писатели. Мы мечтаем о славе и боимся, что критики выставят нас голышом на всеобщее обозрение, пусть даже обыкновенно после этого следует более-менее благожелательное пожатие плечами, а затем забвение.

Здесь ситуация иная. Молчания ждать не приходится. Что скажут потомки Тура и Улав?

Сейчас, в 1970-м, два-три десятка лет спустя, уже достаточно очевидно, что    «бизнес-предатели» понесли куда более мягкое наказание, чем другие коллаборационисты, если вообще были наказаны. Они не были на фронте, не были палачами с кровью на руках, они «старались, чтобы колеса вертелись», как говаривал некий влиятельный адвокат. Капитал не только с успехом распределяет риски, но и распыляет ответственность между руководством и управляющими, материнскими компаниями и поставщиками. Кого, собственно, наказывать за коллаборационизм «Ганзейской компании»? Они же всего-навсего поступали так, как любой капиталист.

Конечно, ситуация еще более пикантна оттого, что в 1949-м, по прямому ходатайству семейного адвоката Греве, Тур был посмертно награжден Боевым крестом с мечом, «за то, что он с огромным личным риском в самом начале 1940 года организовал на побережье Сопротивление».

У меня не было выбора, и я поневоле приняла от его имени эту награду на церемонии, но сослалась на внезапное недомогание и покинула торжество сразу после короля Хокона. Медаль я заперла в стенном сейфе в Редерхёугене и никогда ее оттуда не доставала. Но Улав, когда подрос, стал проявлять к этой теме повышенный интерес, и все мои намеки пропали втуне.

Однако до подлинной причины, почему все это настолько сложно и трудно, я еще не добралась. Ведь военные преступления не заканчиваются вместе с войной, они отбрасывают длинные тени в мирное время.

* * *

Уже стемнело, когда мы вышли из гавани Брённёйсунна. Дикие изрезанные берега Хельгеланна, такие красивые тогда, давным-давно, когда я плыла в другую сторону, проступали на заднем плане мрачными кулисами. В тот раз судно было освещенное и манящее, словно казино, сейчас вокруг черная ночь.

Начался мокрый снег. Так бывает, когда температура опаснее всего – около нуля. Вот тогда человек замерзает до смерти.

Я устроилась на корме, в кафетерии третьего класса, куда Тур наверняка не придет. Сидела, крутила в пальцах перечницу. Если через пять часов Бетси сойдет на берег и предупредит полицию, то нам конец.

Рядом раздался голос.

– Вера? – сказала официантка.

– Рада тебя видеть, – сказала я.

– Тебе письмо. – Она сделала книксен и исчезла, прежде чем я успела открыть рот.

Быстро глянув по сторонам, я вскрыла конверт. «Встретимся в каюте 31. В.» И всё. Я порвала записку на мелкие клочки и поспешила на главную палубу, где располагалась означенная каюта. Вильгельм отворил, я скользнула внутрь и, когда он снова закрыл дверь, поцеловала его. Каюта была простенькая: две койки наискось друг над другом, чтобы эффективно использовать пространство, лакированный письменный стол у маленького иллюминатора. Каюта как каюта. Я села на нижнюю койку.

– Один из коллег не смог поехать, – сказал он, – судно переполнено, так что мне повезло получить каюту.

Тень скользнула по его лицу, когда он увидел измученное выражение моего лица.

– Что случилось, Вера?

Изо всех сил стараясь сохранять спокойствие, я пересказала все, что услышала в провизионной.

– С Бетси надо что-то делать. Время не ждет.