Морское кладбище

– Берг – deniable[27]. Что это значит? Обычно шпионаж между государствами регулируется Венской конвенцией. В кратких словах эта конвенция гласит: если мы обнаруживаем, что чужая держава использует дипломатов для шпионажа за нами, мы этих дипломатов не караем. Мы просто их высылаем. Но на тех, кто работает deniable, эта роскошь не распространяется.

Рана сделал небольшую паузу.

– Яхья Аль-Джабаль – псевдоним Берга времен службы. Берг пересекает линию фронта и оказывается на территории, подконтрольной ИГ, разумеется, не затем, чтобы примкнуть к какой-либо террористической группировке. Наоборот: Джон О. Берг поступает так умышленно, чтобы делать то, что он столь блестяще делал много лет и что принесло ему столько наград за отвагу. А именно – защищать Норвегию, обеспечивать таким, как мы, законопослушным налогоплательщикам, спокойную жизнь.

О, какое наслаждение, когда слова и фразы обретают четкую форму и наносят нокаутирующий удар.

– И вот еще что: будь я на месте стороны обвинения, я бы не допустил копанья в грязном белье, которое может привести к огласке роли Берга как оперативного исполнителя.

– Вы закончили? – хрипло спросил судья.

– И последнее, – сказал Рана. – Джон О. Берг не только свободен от обвинений. Он – герой. Норвежский герой. Работая для Норвегии, он угодил в одно из самых страшных мест на свете, в тюрьму для террористов, военных преступников и джихадистов на территории Сирии, а официальная Норвегия даже пальцем не пошевелила. И, ваша честь, вот это и есть самое настоящее преступление.

Представительница полиции попросила слова для замечания:

– Что до Боевого креста с мечами, то не достойный его может быть лишен награды. Мы обратились в Государственный совет с запросом о лишении Берга Боевого креста, но такое решение может быть принято Госсоветом только на заседании с участием короля.

Впервые за все время заседания Рана заметил, что Джонни шевельнулся. При упоминании Боевого креста и короля он вздрогнул, губы побелели. Казалось, он хотел что-то выкрикнуть, но осекся.

– Теперь у вас все? – спросил судья, зевнул, глянув на часы и почесав затылок, и вышел из зала.

Рана бросил взгляд на Джонни Берга, тот опять сидел неподвижно, сложив руки на коленях и глядя в одну точку.

Дальше все прошло быстро. Судья вернулся, зачитал решение. Главный пункт звучал так:

– Суд считает, что главный пункт обвинения – статья сто тридцать третья о связи с террористическими организациями и статья сто тридцать шестая о поездке с террористическими целями – места не имеет. Берг освобожден.

Заскрипели стулья, присутствующие встали.

Рана повернулся к Джонни Бергу и подмигнул.

– Столик в «Театральном кафе» заказан, шампанское ждет на льду. Пошли?

Глава 9. Теплые руки врача

В одиночестве, руки в карманы, Улав шел по лужайке. Похороны напомнили ему, что он тоже не вечен. Число похорон и извещений о смерти в его жизни росло постоянно, как количество дорожных указателей по мере приближения к городу. И ведь никуда не денешься: жизнь подобна миграции леммингов, и до обрыва уже рукой подать. Смерть взбудоражила силы, которые Улав более не контролировал.

К счастью, официальная часть траурной церемонии уже позади. Самые неловкие фрагменты из надгробной речи пасторши вовремя изъяли. Мини-автобусы с наиболее немощными гостями подъехали прямо к входу. На балконе приглашенный струнный квартет и всемирно известный оперный певец исполнили «Аве Мария» Шуберта.

Неофициальным письмом Улав пригласил на похороны и короля, с которым его связывала давняя дружба. Раньше монарх иной раз заезжал в Редерхёуген и, пока охрана ждала в автомобиле, угощался рыбными фрикадельками и смотрел по телевизору «Ежедневное обозрение». Это весьма статусно – водить знакомство с королем, тем более что король, по всей видимости, получал редкое удовольствие, потому как мог положить ноги на стол, выпить пива и выкурить сигарету не на публике. На сей раз он на приглашение не ответил.

Что ж, пришло время поговорить с Хансом. Звуки струнного квартета, размещенного теперь на самом верху, смешивались в зале с негромким гулом голосов и звяканьем серебряных ложек о сервизный фарфор. Хотя за свою жизнь Улаву пришлось пожать куда больше рук, чем доводится среднему человеку, многолюдные сборища он терпеть не мог.

Медленно шагая по комнатам, соседствующим с просторным залом для приемов, он любезно кивал во все стороны. Сколько здесь людей, которых он много лет не видел, целая галерея лиц из жизни матери и его собственной, в большинстве изборожденных морщинами и изъеденных временем.

Почему все эти люди здесь, что им нужно? Дети обычно упрекали его в циничном взгляде на человеческую природу, но Улав-то знал лучше. Собственно говоря, он был реалистом, и только.