Морской Ястреб. Одураченный Фортуной. Венецианская маска

Графиня переводила взгляд с дочери на мужа, полагая, что это какая-то странная шутка, и попросила растолковать ей, в чем соль. Граф четко и ясно объяснил жене и дочери суть дела, повергнув в шок и ту и другую. Придя в себя, Изотта покачала головой и произнесла с уверенностью:

– Тут какая-то ошибка.

Но Франческо Пиццамано отверг возможность ошибки. Он объяснил, откуда поступила эта информация, и тут уверенность Изотты впервые поколебалась.

– Но этого просто не может быть! – воскликнула она. Ее черные глаза стали очень большими на побледневшем от испуга лице.

– Правда часто бывает невероятной, – ответил ее отец. – Я тоже не мог этому поверить, пока Марк сам не признал это. Очевидно, у него были какие-то серьезные причины, чтобы скрывать это.

– Какие могут быть причины? – спросила она дрогнувшим голосом.

Он пожал плечами и широко развел руки:

– В столь непростое время, когда на человека возложена такая задача, какую выполняет Марк, причин может быть сколько угодно. Инквизиторы откопали одну причину, на первый взгляд правдоподобную, которая выставляет его в абсолютно непривлекательном виде. Настоящая причина, вероятно, близка к этому, но может представить все в совершенно ином свете. Что я в первую очередь уважаю в Марке – это его способность пожертвовать всем ради дела, которому он служит.

– Но если инквизиторы… – начала она, но остановилась и отрывисто спросила: – Ему угрожает опасность?

Граф медленно покачал головой:

– Я надеюсь на Катарина. Его трудно сбить с толку.

Изотта стала возбужденно расспрашивать его о том, кто что говорил во время трибунала. Получив исчерпывающие ответы на все вопросы, она сидела какое-то время в тупом оцепенении, затем встала из-за стола и, сославшись на усталость, попросила разрешения уйти к себе.

Оставшись наедине с женой, граф мрачно спросил ее:

– Как ты считаешь, это сильно подействовало на нее?

Красавица-графиня была расстроена.

– У бедной девочки был такой вид, будто ей нанесли смертельную рану. Я пойду к ней. – Она тоже встала.

– Подожди минуту, дорогая, – сказал граф, протянув к ней руку. Она подошла, и он, обняв ее за талию, притянул к себе. – Может быть, лучше оставить ее одну. Я боялся, что эта новость будет для нее ударом. Правда, бог знает почему.

– Я тоже знаю почему.

Граф медленно кивнул:

– С учетом всех обстоятельств это наилучший выход. Покориться судьбе легче, когда желаемое перестает существовать.

Она положила руку ему на голову.

– Ты ведь не жестокосерден, Франческино, никогда не был таким. Но в вопросах, касающихся собственной дочери, у тебя на первый план выходит целесообразность. Подумай о ее сердце, дорогой.

– Я думаю о нем и не хочу ранить его больше, чем это необходимо. Я не хочу, чтобы она еще мучилась вдобавок ко всему, что ей пришлось выстрадать из-за меня. Потому-то я почти рад, что по воле обстоятельств ей остается только покориться.

– Боюсь, что я тебя не понимаю, дорогой.

– Возможно, это потому, что ты думаешь, будто во мне не говорит совесть. Я использовал собственную дочь как ставку в игре, которая велась ради Венеции. А игру мы проиграли. Я пожертвовал ею напрасно, промотал ее жизнь. У меня больше нет иллюзий. Солнце Венеции закатилось, спустились сумерки. И очень скоро наступит полная темнота. – Он говорил с трудом, в отчаянии. – Но я хочу, чтобы ты знала: я никогда не попросил бы от Изотты этой жертвы, если бы мы не были уверены, что Марк погиб. Да и она не пошла бы на это. И когда оказалось, что он жив, это была трагедия. А теперь он снова утрачен для нее, и она может опять примириться с той пустой жертвой, на которую мы обречены. Поэтому я и говорю, что это, возможно, к лучшему. Они любили друг друга, и он был достоин ее.

– И ты говоришь это вопреки тому, что открылось?

– Да, – кивнул он. – Я думаю, что его подвигло на эту женитьбу нечто аналогичное тому, чего я требовал от Изотты. Преданность делу, требующая отдать все, чем человек владеет. Когда он сегодня ответил утвердительно на этот вопрос, у него был вид мученика, приносящего себя в жертву. Если окажется, что это не так, то, значит, я ничего не понимаю в людях. – Граф тяжело поднялся. – Пойди к ней, дорогая, и скажи ей все это. Может быть, это утешит ее и придаст ей сил. Боже, помоги бедному ребенку! И нам всем тоже.

Но на сердце у Изотты было гораздо тяжелее, чем они думали, тяжелее даже, чем она позволяла своей матери подозревать. Когда ее заставили поверить в женитьбу Марка, это вовсе не примирило ее с судьбой, как надеялся отец, а лишило ее последней опоры. Обстоятельства могли помешать их браку с Марком, но она находила утешение в мысли о том, что между ними существует духовная связь, что они едины в вечности. А теперь эта связь была оборвана, и она осталась совсем одна, без руля и без ветрил, без спасения.