Морской Ястреб. Одураченный Фортуной. Венецианская маска

Она выслушала отцовские соображения, которые ей передала мать, но они не придали ей сил. Единственное объяснение поведения Марка, которое она нашла, ставило ее в унизительное положение. Когда она отправилась в то утро к нему в гостиницу, она думала, что он приехал в Венецию ради нее. Оказалось же, что его единственной заботой была политика. Боясь ранить ее гордость, он не сказал ей правды и, наверное, по той же причине скрывал свой брак в дальнейшем.

Нечаянные нежные слова о необходимости надеяться, которые он время от времени говорил, очевидно, означали только, что он надеялся избавить ее от брака, который, как он понимал, был ей ненавистен. Но теперь, когда правда открылась, этот брак вовсе не стал менее ненавистен ей. Напротив, выросшая между нею и Марком стена, оставившая ее в одиночестве, лишила ее сил мириться с судьбой.

Теперь она могла согласиться на брак с Вендрамином разве что в том случае, если бы душевная апатия полностью подчинила себе ее гордость.

В эти дни она почувствовала тягу к религии. Устав от мира, который мужчины наполняли постоянными бессмысленными раздорами, она подумывала о мирной жизни в монастыре как о прибежище, которое никто не посмеет у нее отнять. Вендрамин может отстаивать свои права на нее в спорах с другими мужчинами, но не вступит в спор с Богом.

Эти мысли позволили ей восстановить силу духа, и, если бы не Доменико, она уже объявила бы об этом намерении.

Доменико узнал от отца то немногое, что было известно о браке Марка, точнее, то, что раскрылось во время трибунала. Но по странной случайности он получил кое-какую информацию об этом также от самой виконтессы де Со.

Пытаясь выяснить подробности ссоры между Марком и Вендрамином, он обратился к майору Санфермо, с которым был давно дружен, и тот повел его на поиски Андровича в «Казино дель Леоне», где Доменико ни разу не был.

Он узнал о денежном долге, о том, что Марк-Антуан настаивал на его уплате, прежде чем он скрестит шпаги с Вендрамином, а также о том, где Вендрамин, по всей вероятности, достал эти деньги. Майор Санфермо предположил, что его выручила виконтесса де Со. Андрович категорически отрицал это. Но того, что говорил Андрович, Доменико уже не слышал.

– Кто-кто выручил? – спросил он, думая, что ослышался.

– Виконтесса де Со. Да вон она. – Санфермо указал на миниатюрную женщину, собравшую вокруг себя оживленную группу кавалеров и дам.

Ошеломленного капитана подвели к француженке и представили. Доменико вызвал у нее не меньший интерес, чем она у него, хотя сам он об этом не подозревал. Распростившись с ней через полчаса, Доменико чувствовал себя совершенно сбитым с толку, и последующий разговор с отцом не помог рассеять сумбур у него в голове.

– Она распространяет ложный слух о смерти Марка на эшафоте, чтобы скрыть, кто он такой, – объяснил граф.

– И это объяснение тебя удовлетворяет? – спросил Доменико.

– Это представляется мне логичным, – ответил граф и изложил сыну свою теорию о том, что все складывается к лучшему, которую Доменико затем пересказал сестре.

– Я думаю, Изотта, что Марк, подобно тебе, является заложником интересов его страны или его единомышленников. Но обмен кольцами с Вендрамином тебе пока не грозит. Мне удалось кое-что узнать, и, возможно, я узнаю больше.

По совету брата она решила повременить с объявлением о своем решении уйти в монастырь.

Между тем время шло, наступила Пасхальная неделя. Тучи сгущались и над головой Изотты, и над Венецией.

Война была окончена. Это было ясно, как становилось все яснее и то, что мир, которого с нетерпением ждали целый год, может и не принести Венеции покоя. И в Великую субботу венецианцам открылась горькая правда о том, что ждет Светлейшую республику.

После событий в Бергамо и Брешии крестьян провинции Венето решили вооружить, дабы они составили народное ополчение и могли противостоять попыткам новых переворотов. Во всех венецианских провинциях вспыхнула ненависть к французам, которых обвиняли в развале страны.

Франкофобию подпитывал и беззастенчивый грабеж, чинившийся французами на венецианской земле. У крестьян отнимали их урожай, их скот, их женщин. Люди толпами валили на вербовочные пункты, и вскоре тридцатитысячная армия новобранцев была под ружьем. Правительство рассчитывало использовать ее для борьбы с повстанцами, но крестьяне знали лишь одного врага – французов, и если им попадались в руки отдельные вражеские группы, с ними безжалостно расправлялись, мстя за все бесчинства.

Чтобы покончить с этим, в Венецию был направлен Жюно.[246]