Морской охотник. Домик на реке

Что-то зашуршало, двинулось за дверью, звякнул крючок. Степочка толкнул дверь.

Они очутились в маленьком темноватом чуланчике с крохотным квадратным оконцем. Когда-то в оконце было стекло, но теперь от него остались только два осколка по углам. Почти весь чуланчик занимал сундук, и на этом сундуке под одеялом лежала девочка.

Чуланчик был так узок, что она могла открыть и закрыть дверь не вставая.

У нее было маленькое личико, бледное до синевы. Черные ресницы, черные брови. Очень большими темными глазами она спокойно, без удивления осмотрела Степочку и Колю.

- Как ты сюда попала? - спросил Степочка.

Он все еще не мог привыкнуть, что остров оказался обитаемым.

- Я здесь живу, - сказала девочка.

- Всегда здесь живешь? - удивился Коля.

- Раньше - всегда.

- А теперь?

- Теперь я не знаю, где буду жить.

Она отвечала внятно, отчетливо, но как-то безучастно и, казалось, не совсем сознавала то, что происходит. Коля протянул руку и положил ей на лоб. Так делала мама, когда хотела узнать, не болен ли Коля. Лоб у девочки был очень горячий.

- Ты давно лежишь? - спросил он.

- Не знаю.

- Не знаешь?

- А сейчас утро или вечер? - спросила она.

- Утро, - ответил Коля.

- Была ночь, потом был день, потом опять ночь, потом опять день… Нет, не помню, у меня все в голове спуталось… Лежу с тех пор, как вернулась.

- Вернулась? Откуда ты вернулась?

- Из Германии.

- Ты была в Германии?

- Да. Меня увели.

- Ты там работала?

- На заводе.

- Долго?

- Нет, не очень. Я убежала.

- Куда ж ты убежала?

- Днем я пряталась, а ночью шла навстречу нашим войскам.

- И встретила?

- Встретила.

- Отчего ж ты не сразу вернулась?

- Лежала в госпитале. Я оттуда написала письмо.

- Кому?

- В город. Одному человеку.

- Ты уже была в городе?

- Нет, я прямо сюда. Зашла только в деревню, там, за протокой. В деревне меня все знают, в каждом доме. Они дали мне с собой картошки. Я переехала сюда, на остров, посмотрела на могилку, пришла в дом и заболела.

- Тебя навещал кто-нибудь из деревни?

- Навещал? Нет, никто не навещал. Они думают, что я давно уже в городе. Я им сказала, что только переночую на острове и пойду в город.

- Кто ж тебя кормил?

- Никто.

- Ты сама себе готовила?

- Нет.

- Степа, она много дней ничего не ела! - воскликнул Коля.

Степочка побежал к печке и крикнул:

- Картошка готова!

- Мне совсем не хотелось есть и сейчас не хочется, - сказала девочка. - Я лежала и ничего не помню, словно спала, мне только было то очень холодно, то очень жарко. Когда я открывала глаза, я видела свое окошко и ту длинную висящую ветку березы. Вон она качается, там, за окошком. Я столько раз смотрела на эту ветку - и когда была совсем маленькая и когда уже ходила в школу… Очнусь, открою глаза, увижу окошко и ветку - и радуюсь. Ночью сквозь листья видны звезды, и кажется, будто они растут на ветке, как яблоки. Потом опять все пропадет. Открою глаза, увижу: уже день, и ветка вся тонет в солнечном свете, дрожит и сияет каждым листочком. И вспоминаю, что я опять на родной стороне… Сколько прошла я дорог, и полей, и мостов!.. И вот снова я дома, и все кончилось, и я пойду в город, и там нет больше немцев, а только свои… Я смотрела на ветку и пела…

Коля не совсем ясно понимал то, что она говорила, и стал опасаться, уж не бредит ли она. Быть может, действительно, разум ее затуманился, потому что слова ее стали сбивчивы и говорила она так, словно разговаривала сама с собой. Степочка выплеснул из котелка кипяток, принес котелок в чулан, поставил на пол и стал вынимать горячие, сразу обсохшие картофелины. Они обжигали ему пальцы, и он дул на них и подбрасывал их на ладонях, обчищая. Он забыл о том, что сам очень голоден, и прежде всего хотел накормить девочку.

Он пальцами тыкал ей картошку прямо в губы. Но она как будто не понимала, чего от нее хотят, и, не разжимая губ, отворачивалась.

- Садись, садись! - уговаривал ее Степочка. - Ешь! Ты, может быть, не любишь без соли? Коля, посади ее.

Коля взял ее за узенькие плечи и приподнял, но она сразу опять упала, раскинув по подушке черные волосы. Они оба отступили от сундука, растерянные, смущенные своим неуменьем ей помочь.

Однако глаза ее вдруг стали яснее, и она, видимо, поняла, чего от нее хотят.

- Кушайте сами, - сказала она. - Пожалуйста, кушайте. А я полежу.

Она вытянулась, затихла, веки ее закрылись, и нельзя было разобрать, спит ли она или смотрит из-под длинных ресниц в окошко. Степочка и Коля ели, обжигаясь, горячую картошку, которая казалась им необыкновенно вкусной. Они ели молча, потому что были очень голодны.

- Так ее оставить нельзя, - сказал Коля, когда котелок почти опустел. - Не может она лежать тут совсем одна.

Степочка кивнул. Дожевав и проглотив, он сказал:

- Мы побудем здесь с ней, пока она не поправится. Потом мы возьмем ее с собой и поплывем вместе.

- Куда?

- Как куда? На Черное море.

Но Коле этот план не понравился.

- Как же мы поплывем, если наш челнок пропал? - спросил он.

- Тю! - сказал Степочка. - Здесь на берегу возле каждой деревни сколько угодно лодок.

- Нет! - возразил Коля твердо. - Неужели ты не понимаешь, что ей нужен доктор?