Подняв глаза и оторвав свой взор от воды, Философ увидел, как с причала по трапу взбирается на борт инспектор министерства связи Маринин, собственной персоной. Подошло обеденное время и, как всегда, ему захотелось вкусно поесть на каком-нибудь судне загранплавания, да ещё, по возможности, взять что-нибудь с собой натурой. Но произошёл, как говорят на флоте, – “облом”, пароход стоявший по носу “Илги”, полчаса назад перешвартовали в дальний район порта. Обедать же на “Илге” мог только ненормальный, так как баланду, приготовленную на жалкие продуктовые нормы каботажных судов, можно было увидеть разве что в какой-нибудь
– Здравия желаю! – подойдя к нему, поздоровался Философ.
– Буду инспектировать, – ответил на это инспектор. И они пошли к радиорубке. Философ открыл дверь, и тут же, истошно лая, выскочил и набросился на Маринина судовой пёс по кличке Шпигат[5]. Наверное, его смутила шляпа, потому что ничего подобного моряки не носили. Философ оттащил Шпигата, и перед ними открылась картина: вся палуба была усеяна обглоданными костями, кругом несусветный бардак, а через пару секунд из-под дивана вылез живший там кролик по имени Жорик. Общую картину завершал лежащий поперёк вахтенного журнала, и изрядно измусоливший его, выпотрошенный и шевелящий хвостом угорь. “Вот гад”, – подумал Философ. – “Видно, заполз за передатчик, и там отсиживался”. И тогда своё слово взял инспектор: “Буду составлять акт”!
– Позвольте, вы о чём? Ведь здесь не только радиорубка, это одновременно и моя каюта, а порядок в ней не входит в вашу компетенцию! Это моё личное. Что касается аппаратуры, то проверяйте она в полном порядке.
Окинув взглядом рацию РСБ (радиостанция бомбардировщика), Маринин вздохнул и, подумав, что, мол, взять с нищих, стал закрывать объёмный портфель. Такие портфели почти все береговые чиновники брали с собой, направляясь на суда с целью прибарахлиться и отовариться.
– До свидания, – процедил он сквозь зубы, открыл дверь и шагнул через комингс[6]. В этот самый момент матрос, мывший судовую надстройку сверху, не видя, вылил ему на голову ведро мыльной воды. Завопив и отряхиваясь, но, сохраняя независимый начальственный вид, и держа в руке безнадёжно пустой портфель, инспектор заспешил к трапу. В министерстве его уже ждал отпечатанный “гениальный” приказ, плод его кипучей деятельности, за номером (не помню, каким). Привожу этот приказ, разосланный на все суда пароходства, дословно:
"В целях устранения индустриальных помех, предлагаю оборудовать передатчики низкочастотным фильтром, для уничтожения высших гармонических паразитов”!
Ничего глупее в своей жизни Философу слышать не приходилось.
Успокоившись, что всё так благополучно закончилось, Философ с философской улыбкой на устах решил подняться к мастеру[7] испросить разрешения на полчаса сходить к проходной по своим личным делам. Мастер наотрез ему отказал! Для Философа это было сродни шоку. Отказать ему! – с кем, как ему тогда казалась, любой мастер посчитал бы за честь ходить на одном судне!
Здесь надо сделать отступление от основного повествования. Такое самомнение объяснялось тем, что сразу после войны в Рижском пароходстве среди радистов выделялись три бывших военных моряка: Ваня Бондарев, Лёня Стрижевич и Философ. В неостывшей ещё от войны стране они были опытнее и надёжнее других.
При выходе из каждого советского порта на берегу стояла вышка с постом СНИС (служба наблюдения и связи). На ней дежурили военные моряки и останавливали все проходящие суда, после чего следовал, обычно по световой морзянке, вопрос: “Куда и откуда идёте? Характер груза, порт приписки?” Чтобы понять, что они хотят, посылали за радистом, и тот разбирал световую морзянку, переводил её в звуковой ряд и докладывал капитану. Всё это время судно лежало в дрейфе, и процедура отнимала немало времени. Хотя война закончилась, но по инерции эти традиции продолжались ещё года два.
Философ на этом фоне имел преимущества. Во время войны на катере он совмещал профессию радиста и сигнальщика. В дневное время на вопрос с поста быстро взбегал на пеленгаторный мостик[8], хватал флажки и писал ответы на все вопросы. Это, естественно, удивляло сигнальщиков на посту: на “торгаше” свой человек – кореш! И они непременно отвечали традиционно: “Счастливого плавания”. Всё происходило быстро, судно не сбавляло ход, капитаны это ценили.
Однажды, когда судно по фарватеру шло к порту, справа на полном ходу его обогнал эсминец. На мостике были все штурмана, и капитан. Моряки провожали эсминец взглядами, любуясь его стремительными обводами.
– Сейчас будет делать левый поворот, – громко произнёс стоящий тут же Философ.