Морской почерк

– А альпак-то костей не ломит, – улыбнулся он своей мысли, – кэп молодец, что настоял снять шинель, в ней пришлось бы намаяться, а так – иду-шагаю и, кажется, ничего не боюсь! Ни мороза, ни зверя!

Чтобы скоротать время, а возможно и для того, чтобы отвлечь себя от ненадобных мыслей, Ивлев по старой привычке, появившихся в прежних странствиях по таежным дебрям, он стал тихо читать стихи рязанского соловья, затем приступил к поэме, которую весьма любил и знал почти всю наизусть. Да, да, “Анна Снегина” познакомила его с будущей женой, девушкой с пшеничными волосами, по имени Светлана…

И вот я опять в дороге, —

Произнёс, уулыбаясь, лейтенант Ивлев, -

Ночная июньская хмарь.
Бегут говорливые дроги
Ни шатко, ни валко, как встарь.

Все было любо Ивлеву в поэме: и старый, добрый мельник, и молодая помещица вдова.

Он вспомнил, как однажды провожая девушку, начал читать отдельные стихи из поэмы и опять улыбнулся.

И вот, много лет спустя, шагая по зимней ночной тайге, притихшей и заснеженной, словно прислушивающейся к голосу одинокого путника, он читал милые сердцу строки…

Впереди хрустнула ветка. Ивлев насторожился и на всякий случай извлёк из рюкзака ракету. Но вокруг была тишина.

– Может быть, оленя вспугнул, – подумал он, – а, скорее всего ветка не выдержала снега.

Мороз, действительно покрепчал и когда Ивлев добрался до второго моста – над рекой поднимался туман…

Он посмотрел на полынью и отметил, что перепрыгнуть ее невозможно и, повернув налево, пошагал вверх по реке. Пришлось преодолевать нагромождение, сваленных буйными ветрами, деревьев. Тут и впрямь леший ноги сломит, – подумал он, всматриваясь в завал. Неподалеку от завала лежал, вырванный с корневищем, громадный кедр. Его крона достигала противоположного берега. Но рядом с ним дышала туманом коварная полынья.

Ивлев вспомнил – когда они в прошлом году переходили вброд реку у разрушенного моста – течение было стремительным, но выручил перекат, который находился сразу за поворотом.

– Придется перебираться по кедру, – подумал он, – далеко от моста уходить не следует, снега выше пояса намело – не выберусь!

После переправы вновь начался крутой подъём. Но снега было значительно меньше, и лейтенант Ивлев облегченно вздохнул.

Небо по-прежнему было чистым. Побледневшая луна тусклым светом освещала сопки. Всё замерло. И это безмолвие было всепоглощающим. Но с тишиной Ивлев незаметно для себя свыкся. Поднявшись на сопку, он отметил с удовлетворением, что до деревни осталось совсем немного…

Тем временем на катере жизнь протекала по морским законам. После высадки на берег лейтенанта Ивлева, Белых выбрал удобное место для стоянки и сдал вахту старпому.

– Наблюдай за берегом! Как появится красная ракета – значит доктор добрался до Побережья. Посылай за ним тузик. А я пойду прилягу на часок-другой, – заключил свое приказание капитан катера…

Когда Ивлев подошел к первой избе – было уже за полночь. Деревня спала глубоким сном. Тишина изредка нарушалась лаем собак.

– Кажется, фельдшерица живёт в избе с резными ставнями, а рядом старый колодец, – вспомнил он.

Некоторое время, в явном смущении Ивлев простоял на крыльце, размышляя, как ему убедительно объяснить свой столь поздний и неожиданный визит. Он постучал в дверь. Залаял пёс, замерзшее окно осветилось слабым светом керосиновой лампы, заскрипели двери.

– Кто там? – раздался тихий женский голос.

– Лейтенант Ивлев. С катера я. Матрос у меня больной. Видно воспаление лёгких. Вот к вам пришёл. Может, пенициллином выручите. Тревожусь я, что не довезу его до морской базы. Извините, что так поздно, – быстро проговорил Ивлев, словно боялся, что ему не поверят.

Но сразу застучал засов, дверь открылась и перед ним предстала пожилая седовласая женщина в накинутом на плечи стареньком кожушке. Она подняла керосиновую лампу и осветила лицо Ивлева.

– Как тебя величать, сынок? – спросила она.

– Иваном.

– А по отчеству? – продолжала допытываться фельдшерица.

– По отчеству, Петровичем, – совсем засмущался лейтенант Ивлев.

– А меня зовут Матрена Евграфовна. Из казачьего я роду-племени, – представилась фельдшерица и продолжила, – чай, ознобился, сынок, заходи в избу, попьешь чайку с медком, поведаешь мне, что стряслось с матросом, чем могу, выручу?!

Они расположились за столом в просторной кухне, рядом с неостывшей печью и пили чай.

– Лекарствами я не шибко богата, – говорила Матрена Евграфьевна, но так уж быть, двумя флаконами пенициллина выручу. Ты как, батюшка, через вторую речку перебирался, по кедру поваленному?

– По кедру, по кедру, по нему, по самому, – ответствовал лейтенант Ивлев, – за антибиотик вам низкий поклон, Матрена Евграфовна. – В долгу не останусь. Скоро опять на пост прибуду – выручу и медикаментами, и перевязкой.

– Вот возьми на путь-дорожку пару пирожков с капустой, да шанежек с творожком, авось пригодятся, – сказала на прощение Матрена Евграфьевна.

– Спасибо вам! – поклонился лейтенант Ивлев и поцеловал ей руку.