Морской спецназ. Звезда героя

Одинцов переступил порог и закрыл за собой дверь. Кабинет был тесный, в нем едва помещались два составленных буквой «Т» стола, несколько обшарпанных полумягких стульев и большой облупленный сейф в углу у окна. На краю стола выстроились в ряд три телефона: обычный городской, полевой в коричневой, под орех, эбонитовой коробке и предназначенный для внутренней связи аппарат без диска. Посередине стола расположился письменный прибор, выглядевший так, словно к нему прикасались только для того, чтобы вытереть пыль. На сейфе стоял стеклянный поднос с графином и тремя перевернутыми стаканами. Массивная стальная дверца сейфа была распахнута, позволяя посетителю заглянуть в полупустое железное нутро, где виднелись какие-то обтрепанные папки и лежала морская офицерская фуражка с лакированным козырьком и «крабом» на околыше. Перед сейфом спиной к вошедшему сидел на корточках широкоплечий человек с выбритой до глянца головой. Он что-то сосредоточенно искал в пахнущих затхлой канцелярщиной железных недрах, и на его треугольной спине с проглядывающими сквозь светлую ткань рубашки темными полосками тельняшки шевелились тугие канаты крепких мышц.

Он даже не подумал обернуться, чтобы, как полагается, поприветствовать нового подчиненного, из чего Одинцов сделал вывод, что либо имеет дело с природным хамом, волей обстоятельств получившим власть над людьми и упивающимся ею, либо сильно отстал от своей славы, которая в два счета перепорхнула с тихоокеанского на черноморское побережье, создав ему незавидную репутацию на новом месте службы раньше, чем он успел туда добраться.

– Разрешите доложить, – уставным голосом произнес он.

– Валяй, – сказал командир части, обернулся и встал, держа в правой руке бутылку с пятью звездочками, а в левой – два граненых стакана.

– Вот черт соленый, – опешив, пробормотал Одинцов, мигом оценив практически тождественное сходство между этой сценой и соответствующим фрагментом культового кинофильма «Офицеры», который он до сих пор смотрел с огромным удовольствием и знал практически наизусть.

Капитан второго ранга Машков, его однокашник по училищу и закадычный приятель, тоже знал этот фильм наизусть. За то время, что они не виделись, Машка заметно раздался в плечах, подсох лицом, заматерел и облысел, но склонности к розыгрышам и театральным эффектам явно не утратил. Когда-то они даже вели счет взаимным розыгрышам, но с тех пор утекло уже очень много воды – так много, что счет впору было начинать с нуля.

– Ага, съел? Один – ноль! – расхохотался Машков, которому явно пришла в голову та же самая мысль. – Что ж ты, подводный диверсант, суешься в незнакомую акваторию без предварительной разведки? Даже фамилию командира не потрудился узнать!

Они обнялись. Одинцов, который был приятно изумлен и до смерти рад увидеть знакомое лицо, от души, с треском похлопал своего нового командира по спине. Командир ответил ему тем же; поскольку в руке у него была зажата бутылка коньяку, похлопывание получилось не таким трескучим, зато куда более чувствительным.

– Вестовой! – все еще держа приятеля за плечи, на весь штаб заорал Машков. – Мухой на хоздвор, – распорядился он, когда в приоткрывшейся двери возникла физиономия матроса. – Огурчиков, помидорчиков… ну, словом, сам сообразишь, не маленький.

– Есть! – расплывшись в невольной улыбке, выпалил матрос и испарился. По коридору дробно простучали его каблуки, внизу знакомо заныла норовистая пружина, после чего дверь гулко, как корабельное орудие главного калибра, ахнула о косяк, заставив мелко задрожать оконное стекло.

– Садись, Ованес, садись, дорогой, – с сильно утрированным кавказским акцентом пригласил Машков и тоже сел – не на свое место, а за стол для совещаний напротив Одинцова. Пробка с негромким хлопком покинула горлышко, и ароматная жидкость благородного золотисто-коричневого цвета с бульканьем пролилась в стаканы. – Сто лет тебя не видел. Хоть бы письмецо черкнул, что ли… Знаешь, ты кто? Морская свинка. Точнее, свин. Давай рассказывай, каким ветром тебя занесло в наши теплые края. Ты же вроде в последнее время на ТОФе кантовался?

Одинцов с сомнением заглянул в стакан. С тех пор как они вместе ходили в самоволку, охмуряли девушек на Невском и знали друг о друге все, прошло уже очень много лет – около двадцати, если быть точным. Времена давно изменились; людям тоже свойственно меняться, и кто знает, как воспримет его рассказ этот лысый, крючконосый кавторанг, внутри которого, как косточка в сливе, запрятан веселый курсант по прозвищу Машка.

А с другой стороны, лучше сразу расставить все точки над «i». Причина перевода все равно рано или поздно станет известна, поскольку шила в мешке не утаишь, а слухом земля полнится. Одинцов не совершил ничего, чего мог бы стыдиться, и скрывать ему нечего. Зато по реакции Машкова будет очень легко определить, насколько сильно он изменился за эти годы…

– Набил морду адмиралу, – сообщил он и залпом выпил коньяк.

– За что? – быстро спросил Машков.