Морской узел

— Читать ты, видно, так и не выучишься, только и остается, что рассказывать тебе истории, — заметил однажды Конни.

Эти слова задели Лои за живое.

— Как это не выучусь! — возмутился он. — Вот возьму и выучусь.

Теперь, когда ему было некуда девать время, он все чаще брался за «Морской ежегодник» и по складам читал его.

Ночи стали заметно длиннее, экипаж начала одолевать усталость. Лои все дни казались на одно лицо, они больше не приносили неожиданностей: он слишком хорошо знал, что будет происходить в следующую минуту. Теперь при аврале он даже не слезал с койки, только прислушивался к оборотам машины и мысленно присутствовал на палубе.

Первый же замет по выходе из Эскифьордюра оказался удачным, и «Слейпнир» доставил улов в Сейдисфьордюр. Кэп снова был в ударе, рыбаки давно уже не делали промахов, невод раз за разом приносил хороший улов. Сельди попадалось все больше и больше, «Слейпнир» занимал одно из первых мест среди судов промысловой флотилии. Путина обещала быть рекордной.

Однажды вечером Лои лег спать расстроенный — его тревожила Лёйвей. Кайра стала на судне всеобщей любимицей, и удачи последнего времени приписывались исключительно ей. Но птица вдруг отказалась есть и целый день пролежала в коробке из-под бахил, дрожа от озноба.

Тревога не давала Лои уснуть. Он долго ворочался, потом встал и пошел проведать птицу.

Войдя в рубку, он не обнаружил там коробки.

— Где Лёйвей?

— Умерла, — ответил Ауси. — Я отнес ее на корму.

Такое просто не укладывалось в голове. Но вот Лои прошел за рубку, увидел птицу с застывшими, поднятыми кверху лапками, и сомнений у него не осталось.

Всегда больно лишаться лучшего друга, даже если это самая обыкновенная короткоклювая кайра. Пока Лёйвей была жива, Лои каждое утро бежал проведать птицу, выяснить, хватает ли у нее воды, не протухла ли еда — кусочки сельди в жестянке из-под табака, которую ему дал Мюнди. Теперь дни потянутся еще медленнее.

— Что будем делать? — спросил Лои, когда следом за ним на корму вышел Ауси. — Подождем с похоронами до берега?

— Нет, мы ее пустим ко дну. Так всегда хоронят моряков, если нельзя доставить их на сушу.

Лои согласился, и они начали приготовления к похоронам. Ауси положил в коробку грузило от невода, крест-накрест перевязал ее.

— Теперь нужно придумать Лёйвей хорошую надгробную надпись, — сказал он, вытаскивая карандаш.

И написал на коробке печатными буквами:

«Здесь покоится приносящая удачу птица Лёйвей Лоидоухтир, благодаря которой экипажу „Слейпнира“ везло с уловами. Вечная ей память».

Ауси протянул коробку Лои.

— Ну вот, теперь все как положено. Остается только опустить гроб в море.

— Жалко, что мы не можем положить на гроб цветы…

— Мы ей положим цветок, который она любила больше всего, — сказал Лои и прикрепил к гробу селедку.

Лои бережно опустил коробку за борт. Оба молча проводили взглядами белый гроб, пока тот не затонул в глубине.

— Вот и ушла от нас Лёйвей, — сказал Ауси. — Прощай, Франция![21] Нельзя привязываться к женщине, она непременно уйдет…

Похороны происходили посреди Рейдар-фьорда. Накануне двум судам попалась здесь мелкая сельдь, и теперь в залив стекалась вся флотилия.

Целый день поиск косяка был безуспешным. Но стоило коку подать на стол ужин, как прозвучала команда: «Приготовиться!» Побросав ножи и вилки, матросы кинулись на палубу.

Когда были подняты стяжные кольца, рыбаки увидели, что сельдь на редкость мелкая: чуть не в каждой ячейке кошеля застряло по рыбешке, невод в воде раздулся, словно парус. В довершение всего на этот раз попалось много медуз, которые обжигали лицо и руки.

Выборка невода шла очень медленно. Все время приходилось выпутывать сельдей из ячеек. Когда Лои, уже за полночь, отправился спать, команда «Слейпнира», вздохнув с облегчением, побила все рекорды по сквернословию.

Проснулся Лои около полудня, а рыбаки все еще вытаскивали невод. «Слейпнир» тем временем вышел из залива в открытое море, там дул попутный ветер. Выборку невода закончили лишь поздно вечером.

В конечном счете набралось несколько бочек сельди. Их оставили перекатываться в трюме, пока сельдь не превратилась в бурую кашицу, провонявшую все судно.

Потом эту рыбу отвезли в Эскифьордюр, где ее переработали на удобрения.

Лето шло на убыль, и Лои все чаще слышал разговоры о том, что скоро конец промыслу. Сельдь теперь держалась в глубине, уходя все дальше от берега, добираться до нее становилось все сложнее, да и заметывать с шлюпки над бездонной пучиной, когда, того гляди, налетит шторм, было небезопасно.

Вечерами, после наступления сумерек, «Слейпнир» все чаще ложился в дрейф — искать сельдь в темноте не имело смысла.

Нередко во время дрейфа рыбаки вместо сна развлекались тем, что включали рацию. В эфире носились громкие звуки гармони: это какие-то весельчаки, тайком пробравшись в радиорубку, пока их капитан спал, забавляли себя и других песенками. Многим такие забавы нравились, но всегда найдется какой-нибудь совестливый моряк, который нагрянет в рубку в самый разгар веселья и велит прекратить эти завывания: не можете без них жить, сидите на берегу…