Морской Волк #07-09 - Врата Победы

А зачем я приказал «дубу-четыре», то есть четвертой батарее, развернуться влево? Так хорошо уже были знакомы с этим приемом – сначала с одной стороны стреляют, а когда развернемся, то совсем с другой, нам в борта, внезапный огневой удар. Причем хорошо маскироваться умели – даже тяжелую противотанковую пушку 88/71 можно в окоп поставить, сверху масксетью или ветошью забросать, не сразу заметишь! А на заранее оборудованном рубеже, как я уже сказал, могли и в дзот поставить, и ложную позицию поодаль, причем такую, что даже выстрелы будет изображать, вспышки и дым, от пиротехники. Так что не зевай и смотри в оба, все неровности и подозрительные места на поле боя. А если не можешь обнаружить – так поставь кого-нибудь в прикрытие. Уже пушка в том направлении, снаряд в стволе, секунды лишь, чтобы прицел поправить и ответить, хоть второй раз выстрелить фрицам не дать. Тем более что четвертая батарея и шла в хвосте, немцы ее пока видеть не могли. А вот слева, от железки и шоссе, вполне мог кто-то появиться!

Плохо, что не было у нас, в отличие от того боя с «королевскими тиграми», приданных «барбосов». И взвода «тюльпанов» тоже не было. Если бы мы самостоятельно действовали, тогда бы нам усиление дали, а так лишь все свое, четыре батареи по пять машин (уже девятнадцать, «четверка» сгорела, но экипаж весь живой, хотя раненых двое!), еще мой командирский Т-54, батальон мотострелков на восемнадцати «скаутах», минометчики, зенитный взвод (две ЗУ-37), саперы и тылы, «все мое с собой», ремонтная летучка Тимофеича и повар Митрофаныч с кухней (оба наших деда, кажется, еще в империалистическую воевали, у нашего кормильца даже Георгий есть, надеваемый, по уставу, наравне с нашей «Славой»).

Что в поле стоим, это нам не нравится категорически. Немецкие танки, конечно, издали увидим, и с фаустами к нам тут хрен подберешься – но если нас тут артиллерией накроют! Мотострелки пытаются проникнуть в Нойлевин, с нашей стороны, чтобы разведать, можно ли там закрепиться, а заодно и убедиться, что зенитки окончательно выведены из строя – через четверть часа откатываются, со стрельбой. Докладывают – там немецкой пехоты, как тараканов, лезут и стреляют из-за каждого угла! И ведь не сдвинешься – наша позиция здесь! Хорошо перекрываем и дорогу к деревне, и поле, и даже до шоссе и железки на юго-западе можем достать. Приказываю окапываться, самоходки ползают, орудуя бульдозерными ножами, ну а пехоте приходится лопатами махать! Но никто не ропщет, все понимают, что при обстреле это шанс на жизнь.

Бой в Нойлевине вроде бы приближался к нам, но не стихал. Затем на дороге из деревни появились два немецких грузовика – странно, фрицы должны были знать, что мы здесь! Белые флаги над кабинами – сдаются, что ли? Через несколько минут ко мне подводят пожилого немца-гауптмана. Азаров, командир разведроты, за переводчика – выясняется, что этот фриц, начальник медслужбы 542-й гренадерской дивизии. А в грузовиках раненые фрицы. Что ж, война для вас кончилась, мы пленных не расстреливаем, чего тебе еще от нас надо?

Как узнал, даже не нашелся сразу, что ответить. Этот фриц требовал пропустить его к своим, поскольку там исключительно тяжелораненые, которым помощь должна быть оказана немедленно, иначе они умрут. Только тяжелораненые, «которые, герр оберст, больше никак не смогут участвовать в войне против вас»! И что-то там про христианское милосердие, нужное даже на войне. Не просил, а требовал – ну и наглец!

– Восемнадцать фрицевских рыл, в кузовах навалом, машины не санитарные, обычные грузовики, – вставляет Азаров, – все лежат тушками, в крови и бинтах, спрятавшихся здоровых не найдено, никакого оружия тоже. Еще этот и двое водил, они же, как утверждают, санитары. А что с теми, забинтованными, то черт знает, они и в самом деле, или притворяется кто-то? Но лично я бы их всех… – тут наш разведчик сделал жест, будто передергивал затвор.