Морской волк. Бог его отцов

— Поверьте мне, я не желаю оскорбить вас. Люди хотят есть и поэтому должны добывать себе пищу. Мои охотники добывают себе средства к жизни тем, что бьют котиков; я управляю шхуной. А мистер ван Вейден, по крайней мере, в настоящее время, зарабатывает свой хлеб, помогая мне. А вы чем занимаетесь?

Она пожала плечами.

— Вы сами кормите себя или это делает кто-то другой?

— Боюсь, что большую часть жизни меня кормили другие, — засмеялась она, храбро стараясь попасть в тон шуткам Вольфа Ларсена. Но я заметил, что чем больше она смотрела на этого человека, тем больший ужас отражался в ее глазах.

— И, верно, кто-нибудь другой стлал вам постель?

— Мне случалось и самой это делать.

— Часто?

Она отрицательно покачала головой.

— А вы знаете, что в Соединенных Штатах делают с такими несчастными, которые, подобно вам, не зарабатывают себе на жизнь?

— Я очень невежественна. Что же делают с ними?

— Сажают их в тюрьму как бродяг. Будь я мистером ван Вейденом, который вечно возился с вопросами справедливости, я спросил бы вас, какое право вы имеете жить, ничего не делая.

— Но так как вы не мистер ван Вейден, то я не обязана отвечать, не правда ли?

Она улыбнулась ему своими испуганными глазами, и мне стало больно за нее. Я решил вмешаться и направить разговор по другому руслу.

— Вы заработали хоть доллар собственным трудом? — торжествующе спросил капитан, заранее уверенный в ее ответе.

— Да, заработала, — тихо ответила она, и я чуть не расхохотался, когда увидел, как вытянулось лицо Вольфа Ларсена. — Помню, когда я была девятилетней девочкой, отец как-то раз дал мне доллар за то, что я сидела совершенно смирно пять минут.

Он снисходительно улыбнулся.

— Но это было давно, — продолжала она, — и едва ли вы будете требовать от девятилетней девочки, чтобы она зарабатывала себе на жизнь.

— Но теперь, — продолжала она после небольшой паузы, — я зарабатываю около тысячи восьмисот долларов в год.

Все, словно сговорившись, оторвали глаза от тарелок и уставились на нее. На женщину, зарабатывавшую тысячу восемьсот долларов в год, стоило взглянуть.

Вольф Ларсен не скрывал своего восхищения.

— Жалованье или сдельная работа? — спросил он.

— Сдельная, — с живостью ответила она.

— Тысяча восемьсот, — рассчитывал он. — Это значит, полтораста долларов в месяц. Ну, что же, мисс Брюстер! Мы тут на «Призраке» не скупимся. Считайте себя на жалованье все время, пока вы останетесь с нами.

Она ничего не ответила.

— Я забыл спросить, — вкрадчиво продолжал он, — в чем состоит ваше занятие. Какие полезные предметы вы выделываете? Какие вам нужны инструменты и материалы?

— Бумага и чернила! — рассмеялась она. — И, увы, пишущая машинка!

— Так вы — Мод Брюстер! — спокойно и уверенно проговорил я, как будто обвиняя ее в каком-то преступлении.

Она с любопытством взглянула на меня.

— Откуда вы знаете?

— Ведь я не ошибся? — ответил я вопросом.

Она кивнула головой. Теперь пришел черед удивляться Вольфу Ларсену. Это магическое имя ничего не говорило ему. Я был горд тем, что я его знал, и в первый раз за долгое время ясно сознавал свое превосходство над этим человеком.

— Я помню, как я раз писал рецензию на тоненький томик… — начал я, но она перебила меня.

— Вы! Вы…

Она смотрела на меня широко раскрытыми, изумленными глазами.

— Гэмфри ван Вейден! — докончила она и со вздохом облегчения добавила: — Я так рада! Я помню вашу статью, — поспешно продолжала она, заметив неловкость своего последнего замечания, — в которой вы слишком польстили мне.

— Ничуть, — галантно возразил я. — Не подрывайте мое реноме критика. Впрочем, все мои коллеги были со мной согласны. Разве Лэнг не причислил ваш «Вынужденный Поцелуй» к четырем лучшим сонетам, написанным на английском языке женской рукой?

— Вы очень любезны, — проговорила она.

Изысканность ее слов и манер пробудила в моей душе множество ассоциаций, напомнивших мне о прежней жизни на другой стороне земного шара. Я ощутил острую тоску по родине.

— Итак, вы — Мод Брюстер! — торжественно произнес я, смотря на нее.

— Итак, вы — Гэмфри ван Вейден! — ответила она, глядя на меня с такой же торжественностью и уважением. — Как все это странно! Не должны ли мы ждать от вашего трезвого пера какой-нибудь фантастической морской повести?

— О, нет, уверяю вас! Я не собираю материалов, — ответил я. — У меня нет ни способностей, ни склонностей к беллетристике.

— Скажите, почему вы всегда прятались у себя в Калифорнии? — спросила она меня. — Это нелюбезно с вашей стороны. Мы на востоке почти не видели вас.

— Но я раз чуть не встретился с вами в Филадельфии. Вы читали там лекцию о Браунинге. К несчастью, мой поезд опоздал на четыре часа.

За этим разговором мы совершенно забыли, где находимся, и забыли о Вольфе Ларсене, безмолвно внимавшем нашей болтовне. Охотники встали из-за стола и ушли на палубу, а мы все еще сидели и говорили. С нами оставался лишь Вольф Ларсен. Я отметил, что он, откинувшись на стуле, с любопытством прислушивается к языку неведомого ему мира.