Морской волк (СИ)

Ребятам не терпелось показать свое мастерство. В предыдущих стрельбах они не принимали участия. Одно ядро попало в парус, не сорвало его, но сделало дыру, которая быстро расползлась до швов. На каракке тут же убрали парус и спустили белый вымпел с красным косым крестом. На корму вышел человек с белой тряпкой и замахал ей из стороны в сторону.

— Стоп заряжать! — остановил я расчеты погонных орудий.

Мы легки в дрейф метрах в пятидесяти от каракки. На нее отправились на баркасе, не считая гребцов, десять человек под командованием шкипера Ларса Йордансена. Им помогли подняться на борт. Баркас вернулся с капитаном каракки, двумя его помощниками и пятью сундуками. Капитану было лет тридцать семь. Рыжеватые волосы длиной до плеч, короткая светло-русая с рыжинкой борода, молочно-белая кожа, покрытая веснушками. Покрыты короткими рыжеватыми волосинами и веснушками были и руки с короткими и толстыми пальцами, ногти которых были удивительно чисты. Траурная каемка под ногтями была для мужчин этой эпохи чуть ли не хорошим тоном. У женщин дело обстояло не так трагично. На капитане расстегнутый, темно-синий немецкий вариант гауна, более просторный, под которым кожаная жилетка и белая льняная рубаха. Видимо, он недавно снял доспехи, потому что ворот рубахи по краю был серым от пота. Темно-серые шерстяные шоссы имели черный гульфик. Судя по размеру гульфика, даже слон должен позавидовать. На ногах невысокие черные башмаки на тонкой подошве, с тупыми носками и серебряными пряжками в виде летящей птицы, может быть, чайки. Один из его помощников, лет девятнадцати, такой же рыжеватый, был, скорее всего, сыном или племянником, а второй, лет тридцати, судя по спокойному взгляду, наемным работником.

Поздоровавшись, пленный капитан, льстиво улыбаясь, произнес:

— Предупреждали меня, чтобы не связывался с Морским Волком! Вот и поплатился!

Не знал, что у меня появилось такое оригинальное прозвище. Оно вроде бы пока не в ходу, и звучать на западноевропейских языках будет, как морская собака.

— А почему Морской Волк? — поинтересовался я.

— Масть волчья, — показав на паруса, ответил капитан, добавив льстиво: — И смелость.

Он боялся за свою жизнь. С экипажами захваченных судов не принято церемониться. Так меньше мороки. Да и взбунтоваться будет некому.

— Если ты готов заплатить три тысячи золотых гульденов выкупа, то останешься жив, — предложил я.

Пленный капитан сразу подобрался, перестав льстиво улыбаться. Торг был его работой.

— Это много, — начал он. — Мне не из чего заплатить столько. Всё, что имею, вложено в товар.

— Как хочешь, — небрежно молвил я и повернулся к боцману, словно намеривался дать команду отправить пленных на корм рыбам.

— Я согласен! — быстро произнес капитан. — Но мне надо будет свидеться с купцами из Любека. Они должны помочь.

Если надеялся, что я повезу его в Любек, то ошибся.

— В Копенгагене у тебя будет такая возможность, — заверил я и приказал боцману: — Закрой их в подшкиперской и поставь караул из двух человек. Людей подбери надежных.

Последнее мог бы не говорить. Боцман догадывался, что корабли и груз стоят дорого, но сколько именно — не представлял, а то, что не подсчитано, кажется не совсем реальным. Зато три тысячи золотых гульденов выкупа — это предельно ясно и уже почти осязаемо. Вряд ли он знал размер своей доли из этой суммы, но не сомневался, что будет немалой.

Потом похоронили погибших. Врагов раздевали догола и выбрасывали за борт, а своих завернули в куски парусины, положив в ноги по каменному ядру, взятому на каракках. Чугунное ядро стоит пять су, а каменное — всего два. Покойников положили на широкие доски, один край которых опирался на планширь, а второй держали двое сослуживцев. Боцман прочитал молитву. Я дал ему Библию, чтобы прочитал нужное место. Свен Фишер взял ее двумя руками и, произнося текст по памяти, трижды перекрестил книгой мертвых. После чего сослуживцы подняли края досок. Завернутые в парусину тела съехали по доскам и нырнули в воду ногами вперед. Какое-то время они будут стоять на дне. Хорошо, что мне не придется там прогуливаться.