В Лозанне я был впервые, поэтому отсутствовало то дурацкое ощущение, что попал куда-то не туда. Город расположен на холме Ситэ и обнесен стеной высотой метров семь. Через него протекают две речки, которые служат сточными канавами. В центре расположены заметные издалека кафедральный собор с острыми шпилями и замок Сен-Мер, напоминающий куб, в котором резиденция епископа Джулиано делла Ровере, генуэзца, племянника Сикста Четвертого, нынешнего Папы Римского. Лозанна пока что епископский город, хотя горожане усиленно борются с этим. Между городскими стенами и северным берегом Женевского озера на холмах Бур и Сан-Лоран находится пригород, называемый Нижний город. На холме, который метрах в двухстах от озера и ниже, развалины предыдущей, римской версии Лозанны. Местные жители разбирают развалины на стройматериалы, не подозревая, что за это археологи будущего отругают их матерно и неоднократно.
Лагерь Карла, герцога Бургундского, располагался на берегу озера километрах в трех от города. Я распрощался с купцом, который мы сопровождали до Лозанны, получив с него небольшую плату, чтобы не вызывать подозрения, и повернул иноходца с дороги к палаточно-шатровому городу. За мной ехали: кутильер Лорен Алюэль, который вел на поводу первого моего боевого коня; слуга Тома, который вел второго моего боевого коня; три конных лучника из Прованса; аркебузир, которого называли стрелком из ручницы, и арбалетчик, оба генуэзцы; и копейщик-немец. Последние трое — пехотинцы, ехали на вьючных лошадях и вели на поводу еще по одной, нагруженной нашим багажом. Кроме палатки, одеял, котла и посуды, я захватил вино и продукты для нас и овес для лошадей. Где большая армия, там всегда перебои со снабжением, а грабить мирное население начали запрещать. Все нанятые мной солдаты плохо говорили на французском языке, так что у Лорена Алюэля и Тома будет меньше шансов проболтаться о том, что я служил королю Франции. Это, конечно, не преступление. Наемник служит тому, кто платит, переходя из одной армии в другую, но могут копнуть поглубже и узнать, что служил я не простым латником.
Палатки и шатры стояли ровными рядами, образовывая улицы и переулки такой ширины, чтобы свободно разминулись две арбы, запряженные волами. Перед въездом на территорию лагеря находился караул из десятка пикинеров, судя по акценту, фламандцев. Они были в шлемах-саладах и длинных бригантинах, поверх которых накинуты плащи в красно-зеленую вертикальную полоску, у всех одинаковые. На шлемах, плащах, бригантинах и шоссах нашиты красные косые кресты, бургундские, как их сейчас называют. Обуты в сапоги с тупыми носами и со шнуровкой сбоку, с внешней стороны. Командовал ими латник в кирасе, который полулежал на низком, грубо сколоченном кресле с наклонной спинкой. Ноги в высоких сапогах для верховой езды и с железными шпорами-звездочками покоились на чурбане, поставленном перед креслом, а шлем-барбют был надет на кол, вкопанный слева от него. Латник жевал бутерброд из мяса, завернутого в хлеб, напоминающего хот-дог. Если бы командир караула произнес на американском варианте английского языка «Хэлло, браза! (Привет, братан!)», я бы не удивился.
Я остановил коня рядом с креслом, поздоровался первый и спросил на фламандском языке:
— К кому обратиться, чтобы наняться на службу?
— Едь прямо, а на площади повернешь налево, к двум красно-синим шатрам. В них Джакомо Галеотто, граф Кампобассо, — показав рукой с бутербродом себе за спину, ответил набитым ртом командир караула.
Возле шатров графа Кампобассо находился еще один караул из двух десятков итальянцев, арбалетчиков и гвизармников. Гвизарма — это разновидность алебарды. У этих она имела длинный трехгранный шип, как у алебарды, но без топорика, а крюк увесистей и заточенный по внутренней стороне, чтобы перерезать сухожилия лошадям. Я слез с лошади, передал ее, шлем и ремень с саблей и кинжалом кутильеру. На мне остались кираса, оплечья, наручи, набедренники и поножи, соединенные кусками кольчуги или толстой кожей. Полный доспех мне не по карману, согласно той роли, которую играю.
— Где граф? — спросил я караульных.
Они показали на правый шатер.