Морской волк (СИ)

Докладывать пока что не принято, поэтому я зашел внутрь без приглашения. Джакомо Галеотто, граф Кампобассо, сидел за столом в компании четырех человек. Они ели мясо из медной миски диаметром с метр, которая стояла посреди стола, накалывая кинжалами. Запивали вином из оловянных кружек. Одному как раз слуга — черноволосый и кареглазый мальчишка лет двенадцати — наливал из большого медного кувшина с узким горлом. Стульями им служили чурки, только графу достался настоящий, с высокой спинкой. Джакомо Галеотто было под сорок. Черные волосы длиной до плеч тронула седина. Густые, сросшиеся брови. Узкое лицо с острым подбородком покрыто щетиной. Нос с горбинкой, не очень длинный, если исходить из итальянских стандартов. Рот широкий, губы тонкие и бледные. Темно-карие глаза, наполненные веселым блеском, постоянно дергались из стороны в сторону, словно кто-то толкал графа Кампобассо в плечо: тело и голова оставались неподвижны, а реагировали только глаза. У него одного была бронзовая вилка с двумя зубцами. Он держал ее узкой рукой с длинными сухими пальцами, у которых сильно выпирали суставы, будто на них вовсе не было мяса, только тонкие кости, обтянутые тонкой кожей. Возле боковых и задней «стен» шатра стояли по две походные кровати на низких ножках. Одна была застелена покрывалом из медвежьей шкуры. Возле каждой кровати — по большому сундуку с плоской верхней крышкой и стойке-вешалке, напоминающей манекены из-за надетых на них доспехов.

— Добрый день! Приятного аппетита! — произнес я на итальянском языке.

Едоки ответили вразнобой и довольно приветливо.

— Наниматься? — сразу спросил граф Кампобассо.

— Да, — подтвердил я.

— Полное «копье»? — спросил он.

— Да, — повторил я.

— Иди в соседний шатер, скажи Луиджи, чтобы, если всё в порядке, зачислил в двадцать восьмую роту к Россо Малипьеро, — произнес Джакомо Галеотто и наколол следующий кусок мяса, даже не подумав пригласить гостя к столу.

То ли не заметил мои позолоченные шпоры, то ли, что скорее, нравы поменялись. Теперь рыцарь не считал другого рыцаря, не зависимо от богатства и титула, своим названным братом.

Луиджи слышал слова графа, потому что вышел из шатра мне навстречу. Это был пожилой мужчина с типичным для интенданта крысиным лицом. И одет, как положено интенданту, в просторный и длинный, темно-коричневый гаун из дорогой тонкой шерстяной ткани. На голове черная шапка-горшок без полей, но с беличьим мехом по околышку. В руках держал черную грифельную доску и кусок мела. Он без лишних слов приступил к делу. Сперва проверил лощадей, записал возраст, масть, приметы, попробовав занизить их цену. Поскольку я играл роль не шибко богатого рыцаря и понимал, что людей, судя по всему, не хватает, сразу вступил с ним в перепалку, использовав те богатства итальянского языка, которые почерпнул в Венеции.

Видимо, заодно и акцент перенял, потому что интендант спросил:

— Служил у венецианцев?

— Да, — подтвердил я, но в подробности не стал вдаваться, чтобы не проколоться.

Луиджи они не интересовали. Он сразу повысил цену моих лошадей до рыночной, а оружие и доспехи осмотрел мельком. Есть — и хорошо, а какого качества — не важно.

Сделав пометки мелом на грифельной доске, интендант сказал:

— Договор подпишем завтра после обеда. Тебе — пятнадцать золотых дордрехтов (названный так в честь города, в котором чеканился, бургундский аналог французского экю; по приказу короля Людовика за него давали всего шестнадцать-восемнадцать парижских су) в месяц, кутильеру — семь с половиной, конным лучникам — пять, стрелку из ручницы, арбалетчику и копейщику — четыре, слуге — два. Сейчас поезжай вниз, к озеру, до последней улицы. Там повернешь налево и спросишь Россо Малипьеро. Возле его шатра должен быть красный баннер с желтой цифрой двадцать восемь. Ты цифры знаешь? — спросил он, видимо, на всякий случай.

— Ты не поверишь, я даже считать умею! — произнес я иронично.

— Всяких я тут повидал, — без обиды отмахнулся интендант. — Скажешь Россо Малипьеро, что ты зачислен в его роту.

Командир роты оказался рослым и склонным к полноте тридцатилетним неаполитанцем с мясистым большим носом, из-за которого, как я позже узнал, его называли Слоном, хотя, как догадываюсь, настоящего слона видел мало кто из его подчиненных. Просто слышали, что у этого животного очень длинный нос, то есть, хобот. Россо Малипьеро был в мятой и несвежей льняной рубахе навыпуск, о подол которой и вытер жирные руки, встав из-за стола — широкого чурбана, на котором стояла деревянная миска с обглоданными костями, и пустая медная кружка. Вторая чурка, пониже и потоньше, служила ему табуреткой.

Обменявшись приветствиями, он окинул меня взглядом и спросил:

— Давно воюешь?

— Всю жизнь, — ответил я, имея в виду нынешнюю.

— Откуда родом? — поинтересовался командир роты.

— Мой дед был фессалийским бароном, а я родился в Константинополе, в Галате, где в то время мой отец служил генуэзцам, — рассказал я.