Мортальность в литературе и культуре

Помимо «скорбной» (панегирической и элегической), исключительное распространение в истории жанра получает «обличительная» (Ф. Прокопович) стихотворная эпитафия, представленная эпиграммой (адресной и безадресной) и сатирой с характерным для нее обобщенным объектом осмеяния («Эпитафия болтуну» и «Эпитафия лентяю» Ж. Лафонтена (Франция, ХV в.), «Эпитафия рогоносцу» В. Г. Фокенброха (Голландия, ХV в.), «Скупцу» Ф. Логау (Германия, ХV в.), «Человеку с большим носом», «Вспыльчивому дураку», «Карлику», «Горбуну», «Жене» еврейского поэта ХV–V вв. И. Франсиса, «Надпись на могиле сельского волокиты», «Эпитафия бездушному дельцу», «Надпись на могиле школьного педанта» шотландского поэта V–ХХ вв. Р. Бернса, цикл «Эпитафия политику» Х. Беллока (Англия, ХХ в.), автоэпиграмма «Земная эпитафия» И. Вайсгласа (Австрия, ХХ в.), «Эпитафия подьячему» М. Хераскова, политическая «Эпитафия» («Под камнем сим лежит прегнусный корсиканец…») И. Крылова, «Эпитафия» П. Вяземского, «На смерть стихотворца» А. Пушкина, «Эпитафия» («Кто яму для других копать трудился») М. Лермонтова, «Эпитафия русскому купцу» Н. Щербины, «Эпитафия К. П. Победоносцеву» В. Соловьева, цикл «Эпитафии» («Члену жилтоварищества», «Совработнику» и др.) Евг. Венского, «Эпитафия на могиле брюзги», «Эпитафия на могиле жадюги» и др. Э. Асадова. Характерными для ХХ в. становятся иронические образцы этого жанра («Эпитафии» С. Кулле, автоэпитафия-завещание С. Бержанера «Завещаю жизнь прожить достойней…», в стилистике черного юмора цикл дистихов О. Григорьева «Эпитафии», а также авторская маркировка «стихотворная эпитафия», вынесенная в жанровое название произведения, к примеру, «Черновик эпитафии» А. Галича, «Оптимистическая эпитафия» В. Демыкина, «Надпись на могиле оптимиста» В. Пицмана, палимпсест «Полустертая эпитафия» Е. Кропивницкого).

В античной и европейской лирике встречаются редкие образцы стихотворной эпитафии, адресованные одновременно нескольким умершим: «Эпитафия роженицам и их отцу» Леонида Тарентского, 269-й сонет («Колонна гордая! О лавр вечнозеленый! Ты пал! – и я навек лишен твоих прохлад!») из цикла «На смерть мадонны Лауры» Ф. Петрарки, посвященный покровителю поэта Д. Колонне и его возлюбленной Лауре, умерших от чумы (Италия, ХV в.). Получает развитие «эпитафия городу» нередко в контексте жанровой традиции «поэзии руин» («Эпитафия Риму» польского поэта М. С. Шажинского, ХV в., сонеты «Руины Рима» Э. Спенсера, Англия, ХV в., «Эпитафия Риму» Ф. Кеведо, «Открытка из города К.» И. Бродского).

Особый интерес представляют стихотворные эпитафии, посвященные писателям. Их содержательное и жанрово-стилевое разнообразие воссоздает литературные симпатии и антипатии, отражает проблемы художественной аксиологии и «ars poetica», тем самым приобретая подчас значение индивидуального или цехового манифеста, и т. д. Например, элегические – «Эпитафия Гиппонакту» Феокрита (Др. Греция, V – вв. до н.э.), «Эпитафия» («Прах Георга Шёрнйельма в этой могиле…») С. Колумбуса (Швеция, ХV в.), «Адонаис» (Дж. Китсу) П. Б. Шелли (Англия, V–ХХ вв.), «Эпитафия» («Сафо, к тебе приблизясь…») М. Павликовской-Ясножевской (Польша, ХХ–ХХ вв.), «И. Ф. Богдановичу, автору “Душеньки”» И. Дмитриева и «Эпитафия Ипполиту Богдановичу» В. Пушкина, «Эпитафия В. А. Озерову» А. Крылова, «На смерть Бейрона» (Байрона) К. Рылеева, «На смерть Веневитинова» А. Дельвига, «На смерть Лермонтова» А. Майкова, «Стихи на смерть Т. С. Элиота» (триптих) И. Бродского; шутливые – «Бывало, солнце не взойдет…» (Ф. Рабле) П. Ронсара и «Эпитафия писателю Франсуа Рабле» Ж.-А. Баифа; эпиграммные – «Эпитафия И. И. Панаеву» Н. Щербины, «Эпитафия» (К. Федину) Ю. Тынянова, автоэпиграмма «Эпитафия поэту М., умершему от белой горячки» Д. Минаева.

К традиционным жанровым признакам европейской эпитафики, многие из которых формируются с в. до н.э., относятся устойчивые тематические мотивы (биография умершего, его деяния, перечисление добродетелей, прощание с покойником и пр.) и стилистические формулы – обращение мертвеца к «прохожему» со словами об общей для всех смертной участи («Прохожий! Обща всем живущим часть моя» А. Сумарокова), с просьбой о сочувствии («Остановись-ка, странник божий, стой!» С. Т. Кольриджа, Англия, V– вв.), с назиданием («Эпитафия Ортону» Феокрита) и т. д. При этом субъект замогильного обращения может иметь условный («Мертвец говорит из своей могилы» А. Грифиуса, Германия, ХV в., «Эпитафия» («Позору предпочли мы смертный бой…») А. Э. Хаусмена, Англия, ХХ–ХХ вв., «Эпитафия римским воинам» В. Брюсова) или персонажный характер («Эпитафия» («Я умер. Я навек смежил глаза свои…») А. Ренье, цикл Э. Л. Мастерса «Антология Спун-Ривер», представляющий собой многоголосье городского некрополя, США, ХХ–ХХ вв., «Надпись для гробницы дочери Малышевой» К. Батюшкова, «Эпитафия» («Я девушкой, невестой умерла…») И. Бунина.