Мортен, Охвен, Аунуксесса

— Знаешь, знаешь, только боишься себе признаться, — сказала она, а потом добавила:

— Как и я.

Что же, это справедливо. Риссу отдадут тому неведомому викингу, который уже может заботиться не только о себе, но и о ней. А я, к счастью, совсем скоро исчезну из нашей деревни. Но как же мы сможем расстаться?

— Ты был очень дорог для меня, Мортен! — сказала она именно то, что я рассчитывал услышать. — Я буду всегда тебя помнить, каким ты был со мной прошлой осенью.

У меня отчаянно засвербило в носу, глаза Риссы наполнились слезами.

— Прощай, Мортен!

— Прощай, моя Рисса!

Разошлись мы в разные стороны. Я запел дурную песню вполголоса. Если бы кто услышал со стороны, то принял бы мой баритональный дискант за кашель простуженного пса. С деревьев белки бросались в меня прошлогодними шишками.

15

— Стоял он красивый и рослый
На склоне у горной реки.
Рога, как трехлетние сосны,
А ноги, как лозы тонки.
Такой не падет на колени
Со всех окруженный сторон.
Стоял изваяньем оленя
С глазами, горящими он,

— Олли наметил паузу, сделал круглые глаза и показал рукой себе под ноги. Мы с Охвеном заинтересованно посмотрели в этом направлении: там кувыркались через голову муравьи, изнывая от желания поднять и потащить не вовремя вылезшего на весеннее солнышко жука. Олли тем временем творчески оборвал тишину:

— Под кручей туманы клубятся,
И пропасть лежит, как в дыму.
Он сделал, что мог — и ему
Теперь умереть, или сдаться.
Казалось, он должен смириться —
Охотник живьем заберет.
Но ринувшись в пропасть, вперед,
Он стал на мгновение птицей.
И люди у бездны на грани
В молчанье следили за ним,
Пока он не скрылся в тумане,
По прежнему — непобедим.

Мы с Охвеном переглянулись: я осторожно вздохнул, а он поднял брови домиком. Но Олли приобнял нас за плечи и обыденным тоном сказал:

— А мне захотелось сегодня
Поведать вам песню о том,
Что лучше погибнуть свободным,
Чем жить, оставаясь рабом (стихи Дм. Гулиа).

— Это ты к чему тут клонишь? — спросил Охвен. — Ну-ка, переведи.

— Замечательные вирши я нашел, — ответил он. — А, хорошо! Правда?

— Ты на что намекаешь, морда? — наседал я.

Олли отступил на шаг, сделал лицо, будто первый раз нас увидел. Подумал о чем-то, потом поднял руки ладонями к нам, словно сдаваясь в плен.

— Да ни на что не намекаю! Просто поделиться захотел прекрасными строчками. А вы тут, давай, козьи морды мне строить! — проговорил он. — Кстати, куда-то идти собрались?

— Здрасте! — сказал я. — Ты же сам пришел с нами попрощаться.

Олли был последним, кто решил пожать нам руку на прощанье, когда мы уже ушли за стражу. Первым был, конечно же, Эйнар. Он долго держал ладонь Охвена в своей широкой пятерне.

— Жаль, конечно, что уходишь. Чего тут не живется?

— Старею я почему- то. Хочется к родным краям. Здесь-то я кто?

— Кто? — удивился Эйнар. — Охвен, как есть.

— То-то и оно, что Охвен, — согласился он. — А ты, стало быть, кто?

— Не пойму я что-то. Я — Эйнар, сын Торстейна, если ты позабыл.

— Правильно — сын Торстейна. А я чей сын?

Эйнар недоуменно пожал плечами: не знаю. У меня в голове пронеслось: сукин ты сын, Охвен. Я даже оглянулся на людей: не подслушал ли кто мою дурную мысль? Мне стало стыдно за то, что нечаянно так подумал про своего друга.

— Вот то-то и оно! — со вздохом тем временем произнес Охвен. — Не знаешь. Почему? Я тебя спрашиваю!

— Ты чего, старый, браги что ли в дорогу нахлестался? — гордый сын гордого Торстейна никак не мог взять в толк этих вопросов: то ли критикуют его, то ли он подвергается уже не немому укору.

— Да, ладно! Я тебе скажу: потому что здесь я чужой. Сколько бы ни жил, а все равно чужой. И это правильно. Это — закон.

— Ты что — обиделся на кого? — спросил Эйнар, обрадовавшись, что выяснил-таки причину ухода мудрейшего и опытнейшего викинга, уже готовый искать обидчиков, наказывать их и восстанавливать справедливость.

— Да нет, — отмахнулся Охвен. — У вас есть имена, есть прозвища. У меня же одно прозвище. Но дело совсем не в этом. Было бы странно, если б на старости лет меня начали звать иначе, чем привыкли. Есть на земле такие места, где даже шепотом можно сказать: «Я вернулся», а в ответ услышать, как тебя величают по батюшке и добавляют: «С возвращением, сынок». Вот туда-то и тянет меня душа. Здесь все хорошо. Заслужил в свое время уважение, но пришла пора проститься.