Морвоказ. Начало тайного пути

Я увидел со стороны свое синее лицо с выпученными глазами и понял, что скорее умру, чем подам голос. Даже дышать перестал. И очень просто мог задохнуться, если бы «Ми-тя» прозвучало еще раза два-три.

Но тетка поводила руками по сторонам и стала сдавать задом, как «камаз» с прицепом. Или она не могла повернуться – в скелете у нее чего-то не хватало, или надеялась в последнюю секунду увидеть меня и схватить.

Этого я не дождался, как и кровавой слезы напоследок. Поплыл в красном тумане и, задохнувшись окончательно, уснул. А утром решил, что мне это приснилось с пережора: мама говорит, что на ночь есть нельзя. Особенно тяжелую пищу. А я ем. И именно тяжелую.

Рано я радовался, думая, что меня одолела во сне тяжелая пища. Через несколько дней, в сравнении с которыми моя прежняя жизнь была светлым сном, похудевший, изнывающий от тоски и страха, каким-то поразительным образом невидимый своим родителям, я отправился к Норд.

Я бы пошел к ней в первый же день, но она уезжала к тетке в деревню – на исправление огородом и парным молоком.

Перед тем, как выйти из дома, я заглянул на кухню. Мама стояла у плиты, папа, разобрав панель холодильника, выковыривал какие-то крошечные лампочки.

Я заглянул на кухню и сказал:

– Мама, я пойду на улицу.

Я ее вежливейшим образом предупредил, а она как плакала над луковицей, так и продолжала плакать. Вроде того, что хоть ты провались, мне то что? Правда, чуть погодя сказала:

– Ну что же, спать, так спать.

Кто говорил о сне? Можно было, конечно, оттянуть уши, выпялить язык и попрыгать-поорать перед ней с такой рожей, но… Она, наверное, не слышала меня или не видела. Или видела, но как-то не так. Кого-то другого. Я уже пробовал – и орал, и прыгал…

Минутой позже она сказала отцу:

– А Митя опять уже лег в кровать. Что-то рано. И есть не стал. Он же любит на ночь… А это так вредно.

– Я бы сейчас навернул пару котлет, – сказал папа.

– Вот-вот, – заметила мама. – Твоя школа.

Папа посмотрел на меня:

– Ты еще не спишь?

Я влетел в кухню:

– Нет! Не сплю. Можно, я пойду…

И осекся. Еще бы! Я прыгнул к самым папиным ногам, а он повернулся к маме и сказал:

– Спать пошел. И не разговаривает что-то с нами… Наверное, влюбился.

И зевнул.

Ничего себе – любовь! Нет, нужно идти к Норд. Но если и она скажет, что я «пошел спать», глядя мне в лицо, то…

2. Девочка Норд приходит на помощь

На самом деле ее звали Светка. Я ее зову Норд. Само собой сложилось: вначале я услышал шепелявое «Шведка», которое быстро превратилось в Норд. Она была настоящий Норд – северный, свободный ветер. Леденящий, но солнечный. Мы быстро подружились.

Улыбалась она вопреки своему северному прозвищу иногда так по-весеннему, что у меня в сердце что-то переворачивалось. В таких случаях я старался быть особенно суровым рядом с нею, не проявлять своей слабости к ее улыбке. Может, она мне так тепло улыбалась потому, что мы познакомились весной?

Они переехали на нашу улицу три месяца назад, в мае. Шведкой ее называл один маленький и злобный карапуз. Как-то утром, высунувшись в окно, я увидел за белым дымом яблонь, как у соседей в саду, какой-то мелкий мальчишка с красным лицом бегает с палкой за длинноногой девчонкой с соломенными до плеч волосами и кричит:

– Шведка! Шведка…Х! Хых… Стой! Ушибу!

И «ушибу» это звучало не как: набью шишку, а как… преднамеренное убийство первой степени. Правда, я, когда про «первую степень» слышу в кино, то мне всегда не понятно: как это? Диплом первой степени – это ясно. А убийство?

Вот, наверное, когда кричат, убивая, с такой злостью и краснеют, как этот пацан, то это и есть – «первой степени»… То есть – хуже некуда.

Как потом оказалось, никакая она не шведка, хотя вполне бы могла сойти за нее: волосы, голубые глаза, улыбка… И вообще. Все, как я видел в журнале. И все же она русская. Хотя мама у нее эстонка, а папы нет. Есть вообще-то, но где-то в Нижнем Тагиле. А какая это национальность – я не знаю. Да мне все равно, лишь бы девчонка была не «тютя» какая-нибудь. А то заведется под боком «барабан» или «Мисс-совершенство для других» и живи – мучайся.

Я глянул на нее, и мне как-то сразу стало ясно, что мне эта девчонка не будет мешать жить. Может быть, даже станет помогать.

Вот братик ее не понравился. Во-первых, оказалось, что бегал он за ней не с палкой, а с куском железной трубы, и значит, запросто может когда-нибудь подойти тихонько сзади и врезать этой трубой по спине, а во-вторых, он слишком громко и командно орал. Я этого не люблю: команд и громких криков. Сразу вспоминаю худшие минуты моего отца: «Нет, он нас загонит в гроб! Говорил я, надо его ставить на лыжи! С утра до ночи – тренировки! До упаду!» И мама туда же подхватит: «Ой, мне всю грудь сдавило…»

Их крики и команды меня самого скоро в гроб загонят. Как будто они маленькие не ходили в ботинках по лужам или не ели сосульки! А вот, поди ж ты, прошло двадцать лет и как поумнели!.. Да я и сам уже давно в ботинках по лужам не хожу, что ж теперь? Мне на них орать?