Морвоказ. Начало тайного пути

– Ишь ты… Дмитрий. Это не к добру. – Дмитрием меня всегда называли перед тем, как призвать к ответу.

– Я тогда говорю, что мне очень надо. А она, что он – ты – застудит ноги.

– Ишь ты!.. Значит, знает, что меня дома нет, но не хочет сознаваться.

– Ничего не знает, слушай. Я ей тогда говорю: «Он мне «Книгу синих сказок» обещал. Мне очень нужно – реферат пишу».

– Какую это я тебе книгу обещал?

– «Синих сказок».

– А что, есть такая? – пролепетал я.

Будто не было более важных вопросов!

– В мире есть все, о чем мы хоть раз сказали. А раз я это почему-то сказала, то, значит, есть и это.

Почему-то мне от ее слов нехорошо стало. Захотелось увидеть лицо Норд. Она ли это? Не то чтобы я сомневался… Но как-то она заговорила – совсем не так как прежде.

Я протянул руку и потрогал ее повыше локтя. Норд была в майке с короткими рукавами, и я коснулся ее кожи. Кожа была чуть озябшая от августовского холода ночи, но мягкая и живая. Кожа моей подруги. Мне, кажется, я бы даже запах ее ни с каким другим не перепутал, хотя плохо чувствую запахи. Наверное, ее запах был мною придуман: «Морозный крик белой птицы». Вы можете учуять птичий крик?.. Наверное, это все от тех самых романтических «чаек над свинцовой водой», которых я придумал еще в мирное время.

Принюхиваться я не стал – это было бы неуважительно. И смешно. А мне было не до смеху.

– Тогда Ирина Сергеевна, поправила свои волосы и пригласила меня войти… Кстати, у нее почти такой же оттенок волос, как и у меня. Я не замечала…

– Какой такой!?.. – вскричал я уже привычным сдавленным криком. У нее каштановые. Коричневые таки…

– Хм! Она же молодая женщина. Сегодня у нее каштановые волосы. Завтра – светлые.

– Завтра еще не наступило, а у нее уж… – тут меня осенило: – А глаза у нее какие?

– Не белые – это точно.

Не поймешь, когда Норд шутит, а когда говорит серьезно. Она в отличие от меня пропускает пустяки и сосредотачивается на главном.

– А все же: зеленые или коричневые? – настаивал я на своем.

– Что я, твою маму не видела никогда прежде? Глаза у нее голубые с зеленью. Такие же почти, как и у меня.

– Нет! У тебя только голубые. И… какие-то золотистые от солнца.

– Так не бывает, – спокойно возразила Норд.

– Ну, ладно… – Я все же хотел докопаться до главного: – Это обычно у нее, у мамы, зелено-голубые. А сейчас? Какие были сейчас?

– Не обратила внимания. Темно было. И она мне, кажется, в глаза не смотрела.

Я схватился за уши:

– Это не моя мать! И отец какой-то… Про лыжи вообще молчит в последнее время. Не они!

– Но похожи, – только и сказала Норд.

Да, ее нервы можно изучать в космических институтах и на их основе выпускать сверхпрочные материалы. А я… А я буду стараться быть таким же. Но только трясет всего. Но не от страха. Нет, я боюсь, конечно, но трясет по-другому – как перед стартом. Там ведь тоже страх, но какой-то свой: боишься, что ноги станут ватными, и ты ничего с ними не сможешь поделать. Хотя и знаешь, что это только кажется. Главное – стартануть вовремя и лететь вперед.

Вот и сейчас появилось неудержимое желание стартануть! Все сокрушить, и все разузнать! Полететь в черноте ночи стремительно, взмыть до самых облаков. После молний на стекле это уже не казалось невозможным.

– Я вошла и стала ждать в коридоре, – продолжала меж тем Норд. – Ирина Сергеевна заглянула на кухню и говорит: «Алексей, это Светлана. К Дмитрию за книгой».

– Как робот какой-то: Алексей, это Светлана…

– Это ты навинчиваешь, – не согласилась на этот раз Норд. – А вот дальше… Она зашла в твою комнату и стала с тобой разговаривать.

– Если это и мама, то она сошла с ума. Разговаривает сама с собой, – скептически заметил я, намекая на то, что переодетое в мою мать существо разыграло для Норд дешевенький спектакль.

– Нет, с тобой.

– Ты что? Я же сидел под окном. С другой стороны.

– Я слышала, как она с тобой разговаривала.

– А я тебе там спокойной ночи не пожелал?

– Не знаю. Но кто-то бубнил.

– Вот именно, что кто-то… А, может, это она сама?

– Нет, – уверенно сказала Норд. – Это был другой голос. Еще чей-то. И вообще похож… – Она прямо посмотрела мне в глаза.

Ну, что делать? Из дома идти некуда, и в дом нельзя: там уже и без меня полно народу. А если бы я вошел? Куда бы тот второй делся? Растаял бы? Превратился в пыль под кроватью? Или бы драться кинулся?

– Может быть, тебе послышалось? – на всякий случай спросил я.

– Может быть, – сказала Норд. – Пойдем.

И она вновь потянула меня за рукав.

– Куда?

– На чердачок. (Так она называла свой мезонин). Там у нас теперь будет штаб. Надо подумать хорошенько и решить, что делать дальше.

Штаб там и без того у нас всегда был. За бревенчатыми стенами небольшой комнатки с одним окошком, с гобеленовым ковриком над старым кожаным диваном было всегда уютно. Здесь мы слушали музыку, разговаривали. Когда шел дождь, смотрели сквозь стекло единственного окна нашего убежища. Легко было представить, что мы в джунглях – под огромными эвкалиптами, как по бородам мхов и лианам течет вода…