Морвоказ. Начало тайного пути

А тут этот Жорж! Этого мальчишку Синицыны – светкина семья – все зовут Жоржем. Чтобы скорее почувствовал себя взрослым и отвечал за свои поступки. Ему три года, и взрослого в нем пока только то, что он орет на всех, командует и даже кроет матом. Причем всех без разбора. Так же нельзя? Нужно знать время и место…

За Жоржа иногда «брались» и тогда все хлопали его за матерки по губам (я и то улучил пару моментов), но он только взвывал, а от своего не отступался. Тогда его мама говорила:

– Хватит, – это не Жоржу, а всем остальным: – Хватит! Талантливые дети – все трудные. Нужно терпеть.

Хлопать по губам, ради талантливости, переставали.

И вот этот Жорж орет, бегает с утра за своей сестрой с металлической трубой и хочет ее «ушибить» только за то, что она съела персиковый йогурт. Все у нас теперь носятся с этим йогуртом, как Синицыны с Жоржем, и Жоржу внушили, что с йогурта он вырастит большим и умным. Я опять думаю: «Пржевальский! Он открыл новую небольшую лошадь без всякого йогурта, своего ума хватило…» В общем, все это сказки: просто йогурт сладкий, а Жорж любит сладкое, к тому же, на халяву хочет стать большим и умным. От заквашенного молока! Тогда самые умные – быки в детстве: они это молоко ведрами пьют.

У Жоржа язык за зубы цепляется, вот так и появилась «Шведка», вместо Светки. Но не мог же я ее так называть, вторя малолетнему дефекту речи. Шепелявое слово к ней не подходило, а вот она к северным шведским скалам – вполне. Открытая и смелая. Я когда на нее посмотрел, то сразу услышал, как орут чайки над холодными свинцовыми волнами, разбивающимися вдрызг о камни. Настоящая нордическая девочка! Так мне и пришло в голову: «нордическая девочка». А потом – Норд.

То, что она смелая и свой парень – сразу видно было. Бегала, хохотала, и, как тореадор к быку, подныривала к Жоржу под красное лицо. Вот только шпаги у нее не было. А жаль!.. Она еще и машину водит. Ничего не боится.

А мне так страшно сейчас, что кожа на спине морщится. Я как вспомню белые глаза, чуб становится короче – назад отъезжает. Сам видел в зеркало.

Норд, как только я к ней вошел, сразу сказала:

– Тебя что, пыльным мешком по голове ударили?

Вид у меня кислый, серый. И устал ужасно.

Рассказал ей все, как было. Говорил и сам не верил. А кто поверит?

– Свет, они меня не видят. А тетка эта скоро найдет, третью ночь ходит, и все ближе и ближе… Прямо Вий, но с открытыми глазами. Все пучит их, пучит…Что делать-то мне теперь? Я ночевать домой не пойду. Боюсь. Может в милицию?

Норд глянула на меня скептически:

– Тебя знаешь, куда определят?

– Уж лучше туда, – сказал я обреченно.

– Ничего не лучше. Оставайся ночевать у нас.

Мы сидели в ее летней чердачной комнате под светом голой лампочки, и этот открытый свет, не оставляя теней, опускался на светлые волосы и тускло блестел, как вечернее солнце на соломе. И в этом свете видно было, что передо мной друг.

– А можно остаться? – спросил я

– Конечно. Жорж уже спит. А остальные ничего не скажут.

Остальные – это мама и бабушка Матрена Иезекиевна. Это я так запросто после долгих тренировок – Иезекиевна. А поначалу… Она мне даже разрешала ее просто Киевной называть и даже бабой Мотей.

– Ну, переночую, а дальше?

Как я завидовал ей сейчас! Пойдет она к себе в комнату, ляжет спать и… И ничего. Утром проснется и все в порядке.

– Подожди, – сказала она. – Тебя мама будит по утрам?

– Будит, – не совсем уверенно сказал я. – Хотя сейчас она на кухне такое несла…

– Но будит пока?

– Будит. И отец тоже.

– Ну вот, а говоришь, не видят. Кого-то же они будят по утрам?

– Кого-то будят. Но мне кажется, не меня. Это даже не как во сне, когда все не по-настоящему. Это… как будто я вижу одно, а они – совсем другое. И тетка эта… Она из-за ковра выходит. Я еще первый раз заметил: она задом-задом и к стеночке, а потом как-то вдруг – раз, и нет ее. Не пойму, откуда она вылезает? Я уж и ковер приподнимал, но за ним двери нет.

– Может, она из него выходит?

– Как это? Из кого «из него»?

– Из ковра! Нужно снять его и выбросить.

Молодец Норд! Чего я то ждал? Так все просто. Молодец!

Я так обрадовался, что подскочил к ней и поцеловал. Куда-то в глаз.

Она сказала:

– Научись, потом целуйся.

А с кем же я научусь, если целоваться только «потом»? Но главное-то, главное: ковер – вон! И все проблемы – вон!

– Пойдем? – сказала моя смелая подруга.

– Сейчас? – усомнился я.

– Конечно. Заодно я на твоих родителей посмотрю: что там с ними? Может быть, меня они разглядят получше, чем тебя.

Девочка Норд всегда стремилась к действию. Я подумал и согласился.

3. В саду. С тараканами в… голове

Норд открыла окно, и мы выбрались на крышу. Было не очень высоко – метров пять, но темно, черно за карнизом, а над головой совсем близко блистали огромные звезды. Казалось, что мы высоко-высоко, над пропастью, клубящейся тьмою.

Пальцы мои впились в железные ребра листов кровли и не хотели разжиматься.