Мосад, Аман и все такое…

С самого начала своей политической карьеры Арафат был достаточным реалистом, чтобы понимать, что лозунг «палестинского самоосвобождения» утопичен. На самом деле он всегда означал иное: действия палестинцев должны создать ситуацию, в которой арабские державы вынуждены будут действовать в палестинских интересах. Когда-то думалось, что действия ООП должны подтолкнуть арабские державы к войне; сегодня в расчеты Арафата входят также политические шаги арабского мира в пользу палестинского дела; но стратегия осталась неизменной: формула ООП по-прежнему начинается со слов «действия палестинцев», а эти действия всегда — и можно сказать, по необходимости — означают террор.

Что порождает эту кровавую неизбежность? Во-первых, реальная разница военных сил; во-вторых, тот очевидный факт, что самым уязвимым местом любой цивилизованной современной демократической страны, включая Израиль, является ее мирное население. В-третьих, идеология и психология современных «национально-освободительных» движений, от Северной Ирландии до Южной Африки.

Не нужно думать, будто Арафат и его соратники первыми выдумали или легитимизировали террор. Уже в первое послевоенное десятилетие эстремист-теоретик Франц Фанон провозгласил, что самым эффективным оружием «обездоленных» является массовый террор (он называл его «революционным насилием»), направленный против мирного населения («грабителей» в его терминологии). Лидеры ООП учились у «революционеров» алжирского Фронта национального освобождения, которые, в свою очередь, учились у Фанона; от ООП эта эстафета перешла к Че-Геваре, Баадеру и Майнхоф, итальянским «Красным бригадам»; террор превратился в одну из опаснейших болезней нашего времени, и сегодня кажется, что человечество уже налаживает с ней некий — во всяком случае, психологический — симбиоз.

«Открыв» для себя методы террора против мирного населения, лидеры Фатха быстро продвигались по этому пути к самым низменным методам, и 8 марта 1968 года их отряды произвели первую кровавую атаку на детей: был взорван автобус с израильскими школьниками. В ответ на это 21 марта израильский танковый десант нанес сокрушительный удар по главной базе Фатха в деревне Караме на восточном берегу Иордана к северу от Мертвого моря. Израильтяне уничтожили около 200 террористов, но затем вынуждены были вступить в бой с иорданскими танковыми частями, которые король Хуссейн, чтобы не «потерять лицо» в арабском мире, в свою очередь, вынужден был послать на помощь палестинцам. К этому времени, впрочем, палестинцев в лагере почти не оставалось: сам Арафат бежал на мотоцикле в соседний город Салт, бросив своих бойцов. Однако иорданцы сумели организовать контратаку, в которой израильтяне понесли значительные потери.

Арафат сумел воспользоваться «подарком» судьбы. Он немедленно приписал «победу при Караме» своему Фатху. Иорданцы не имели особого желания расписывать свое вынужденное участие в бою, а сирийцы с готовностью поддержали версию Арафата. Арабская печать снова запестрела восторженными похвалами Фатху и его лидеру. Миф о «победе при Караме» быстро стал неотъемлемой частью новой «героической» палестинской истории, которую последовательно создавал Фатх с помощью сирийцев. Но на сей раз ложь нашла и новую почву. Появившиеся к тому времени на Западе левые антивоенные и антиимпериалистические движения расценивали атаку на Караме как свидетельство «непримиримости» и «жестокости» Израиля, который из Давида превратился в их глазах в злобного Голиафа. Освободившуюся роль Давида немедленно занял Арафат со своим Фатхом, лидеры которого в последующие месяцы буквально обрушили на западного читателя лавину статей и выступлений, в которых провозглашалась «справедливость» палестинского дела и «неотъемлемые права» палестинского народа. В отряды Фатха хлынули сотни новых добровольцев, Сирия и Египет соревновались в оказании Арафату щедрой помощи, и в ООП открыто заговорили о том, что во главе организации должен стать «вождь победоносного Фатха».

Но в этот момент на пути Арафата возник грозный соперник.