Мощи

«Милый дядя Кирюша! Я вас очень, очень хочу видеть. Вы обязательно должны приехать ко мне, иначе я не знаю что, но будет плохо, так плохо вашей Феничке. Только вы можете в этом помочь. Буду ждать вас на вокзале. Феня».

Чиновник, принявший телеграмму, удивленно взглянул из окна своей будки и улыбнулся Феничке.

Не торопясь возвратилась пешком домой, не чувствовала усталости, — походка была спокойная, ровная, нога твердо ступала на асфальт и легко отдавала туловище, и все время внутри было такое чувство, что жизнь — это радость, надо только жить и не так, как раньше, не задумываясь, отдаваясь влечению, а каждый поступок внутри себя осознать, почувствовать его потребность в себе и тогда только решиться на него. Нужно только привыкнуть к этому, а потом все помимо воли, без напряжения будет решаться само, внутри.

И комната не показалась пустой или одинокой, и не было странно, что не слышно в противоположной тихих и мерных шагов отдыхающего от занятии Бориса, — прозрачный полумрак немеркнущей ночи наполнил ее умиротворенной тишиной и спокойствием. Достала конверт, бумагу, хотела писать, но почувствовала на груди медальон, давивший рубином, вынула его, раскрыла и, взглянув на Бориса, ощутила его в себе, — дыхание стало глубоким, ровным — знала, что это теперь на всю жизнь и никто не сможет отнять у нее любимого, потому что он живет в ней во всей и каждая кровинка ее — это он, каждая мысль — от него, каждая радость — от непорочности. И даже не поцеловав его карточки, как раньше, закрыла медальон, — щелкнула крышка и рубин снова упал на грудь.

Письмо к Никодиму было простое, ясное и не было в нем ни одного недосказанного слова.

«Неизвестная, Никодим, это я — Феничка. Теперь Вы для меня человек, которому нужен близкий и искренний друг. Мы разошлись, не сойдясь, и я счастлива, — между нами нет недосказанной пустоты, нет ревнивого прошлого. Ваш товарищ читал мне отрывки из Вашего письма, и я послала пока сколько у меня было с собой. Деньги для Вас и для Ваших товарищей. Вызвала срочно дядю Кирюшу, он должен помочь мне вырвать Вас из Сибири. Ваша Феничка».

Утром отправила письмо заказным и поехала на Николаевский встречать дядю Кирюшу, — решила дождаться скорого или курьерского. Вышла ко второму поезду и чрез несколько минут столкнулась с дымившей дядиной трубкой. Сухое бритое лицо на один момент нервно передернулось, трубка слегка подпрыгнула во рту, и сейчас же стальные глаза прояснились улыбкою.

— Что случилось?! Говори!

— Ничего, дядя Кирюша, — мне, просто, нужно с вами поговорить.

— Сумасшедшая, и из-за этого посылать срочные телеграммы, доводить до отчаяния мать… Иди и сейчас же успокой ее телеграммой.

С веселой песенкой автомобильного рожка опять с дядею, инженером Дракиным, пенькотрепальщиком, в кепке, в английском пальто, с желтым кожаным ручным чемоданом, — только самое нужное — бритва, табак, дорожная чернильница, бумага, марки, конверты, смена белья. Всегда напряжение гибкое и упругое, острая память — кому, когда, сколько и от кого, — бесконечные змеи канатов, ленты мужицких возов с пенькою и коренастый, рыжий английский техник-установщик и всюду, всегда сам инженер, —  стальным взглядом окидывающим и людей и вещи. Голос ровный, не повышающийся и не понижающийся с кем бы ни говорил — рабочие, мужики, семья… И только с Феничкой — веселый, простой, заботливый.

— Ну, рассказывай, как живешь!.. Сумасшедшая ты… Люблю я ваш Петербург — весной его не узнаешь…

— Дядя Кирюша, вы все можете, правда?!

— Только я теперь голоден — заедем куда-нибудь.

За столиком на Михайловской в польской столовой, прислушиваясь к гулкому вечернему Невскому, тем же спокойным голосом, раскуривая душистую трубку…

— Ну, что случилось?..

— Дядя Кирюша, милый, мой друг сослан в Сибирь… Товарищи его убеждены, что кто-то ему подложил прокламации и шрифт, произвели обыск, а потом сослали… Петровский, бывший мой репетитор…

— А я думал, что ты вызвала меня познакомить с женихом, порадоваться твоей радостью…

— Мой жених, дядя, ушел от меня…

Молча, взглядом спросил, осторожным, внимательным, говорившим: «Если нельзя прикасаться к этому, я не настаиваю».

— …и в этом моя вина, дядя, — вы меня с ним и знакомили… помните, в дворянском, на студенческом вечере… Борис Смолянинов…