Мощи

Господин, что с Афонькою сидел рядом в широкополой шляпе мягкой, с волосами, раскинутыми густыми космами, чтоб только сказать что-нибудь, начать разговор от скуки, обратился к Калябину:

— Молодежь едет, смеется, им и война нипочем — веселы, до японцев и дела нет никакого…

Встрепенулся Афонька, как про студентов услыхал, так и подумалось, что Феничка тут с ними.

Глянул, издали увидал ее и к стойке пошел — выпить будто рюмочку. Потом около нее прошел и картуз снял, как знакомый.

— Фекле Тимофеевне почтение-с… Тоже в Питер-с?.. вместе, значит…

Обернулась она и отшатнулась к Петровскому, ужас пробежал по всей и беспомощно ухватилась за рукав Никодима — спрятаться, убежать куда-нибудь, второй день ее мучил, в каждой мысли преследовал, а теперь наяву, как знакомый, обращается к ней, — так и встала перед ней мельница и бревна, раскидавшиеся у ворот, и в черной скуфейке монах рыжий, на Марью Карповну ее клонивший, тогда еще понять не могла, что не за Галкиной, а за ней, за Феничкой, ухаживать начал Афанасий Калябин.

— Что вы, Феня, что с вами?..

— Этот, опять этот, Никодим Александрович.

— Кто этот, где?..

— Вон там стоит, рыжий… поклонился мне…

— Да кто это такой?..

— Так, ничего, пройдет это…

А сама к Петровскому прижималась и тянула его за рукав:

— Пойдемте в вагон… опоздаем…

И компания в Афонькину обернулась сторону, и расспрашивать стали Феничку.

— Это так, господа, ничего… идемте, я вам расскажу… Были у нас еще в позапрошлом году на святках ряженые, и он был — не то монахом, не то странником, не помню уж, и так меня напугал, что с тех пор позабыть не могу этих волос рыжих, — так и кажется, что схватить хочет за руку, как тогда…

И все это скороговоркой, с улыбкой нервною, обращаясь все время к Петровскому, точно ему одному рассказать хотела. И в вагон вошла, посадила его рядом с собою и, чтоб не остаться наедине с мыслями, продолжала, теперь уже посмеиваясь:

— Пришли они к нам ряжеными, и я из задних комнат девкой деревенской выбежала, кто в масках, — знаете, такие бывают картонные, — а кто и без масок, и я без маски тоже, а он, этот монах рыжий, — я сперва думала в маске, уж очень страшный, — и давай оглядывать, — нет ли новых кого, увидал меня с Галкиной…

А кто-то спросил из землячек:

— Это что муж задушил старый из ревности к буфетчику или сидельцу трактирному?..

И еще больше заволновалась Феничка, и еще торопливей рассказ фантазировала, и еще больше от этого испугалась:

— Он, он задушил, мне тоже так кажется… Так вот, я с нею стою, болтаю, а он сзади меня хвать, обернулась, — рыжие волосы, брови рыжие и нос проломленный, прямо ужас какой-то, как маска страшная, и хохочет в лицо, — новенькая говорит, да еще без маски, какой деревни? — я от него к Марье Карповне, а он и давай нас обеих руками обхватывать, — не уйдете, говорит, раскрасавицы вы мои… Марья Карповна говорит: «Оставьте, Калябин, довольно вам…»

И опять даже вскликнула…

— Так это сам Калябин?.. Что ж ты, Феня, раньше мне не сказала, — я бы хоть рассмотрел получше.

И сразу Феничка замолчала, оборвала свою фантазию и еще больше придвинулась к Петровскому в полумраке синеватом, — плацкартный пассажир на верхней полке фонарь задернул.

Феничка не докончила, и другие никто не спросил больше — по вагону разошлись укладываться, только остались вдвоем Петровский с Феничкой. Никодим чувствовал, что встревожена Феничка, только не знал чем, отчего, хоть и правдоподобна была история с ряжеными, а что-то в ней фальшивило и тоже, припоминая, сидел, где он мог видеть его, и сказал вслух:

— Где я его видел?.. Отлично помню, что видел, а где?..

Все еще взволнованно, хотя и полушепотом, сказала Феничка:

— Прошлой весною, помнишь, приходил к нам, — мы стояли в передней после урока.

И опять замолчали…

Под стук равномерный, в тишине сонной, и полудреме, плечом к плечу, как за крепкой стеной подле Петровского, точно он защищал ее от Калябина, сидела Феничка, постепенно и об Афоньке уплыли мысли, и только осталось чувство, что одна теперь, и даже какая-то беспомощность разлилась в душе, отчего еще крепче к плечу прилегла Никодима. И он сидел молча, не двигаясь, чувствуя плечом через косоворотку тепло баюкающее.