Мощи святого Леопольда

— Да, — Волков остановил коня.

Молодой человек дождался пока все отъедут и произнес:

— Я хотел с вами поговорить…

Он вздохнул, а кавалер сидел, улыбаясь, поигрывал поводьями. Кавалер знал, о чем будет разговор. Фон Пиллен, искал слова, а Волкову их искать не было нужды, и он заговорил:

— Говорить хотите о Брунхильде?

— Да, — признался юноша. — Как вы догадались?

— Она сказал мне.

— Сказала? — удивлению фон Пиллена не было предела. — Она сказала вам о нас?

— Да и я благословляю вас.

— Что? Благословляете? На что? — недоумевал молодой человек.

— Ну как на что, на брак, она сказал мне, что вы собираетесь на ней жениться.

— Жениться? Я?

— Ну, да она мне так сказала, или вы не предлагали ей руки и герба своего?

— Я, я даже не знаю, может она не так меня поняла. Я просто думал…

— Что думали?

— Понимаете у меня родственники… — говорил молодой рыцарь, как оправдывался.

— У всех родственники, так что вы думали насчет женитьбы?

— Я не могу жениться, понимаете, я из старого рода, у нас так не принято жениться, и я надеялся…

— На что? Что я оставлю вам красотку, чтобы вы тут не скучали?

— Да, но… Нет, нет я не так выразился…

— Прощайте фон Пиллен, я забираю ее с собой, — кавалер тронул коня, — А вы всю жизнь будете вспоминать ее, таких больше нет, и еще может, пожалеете, что не женились на ней.

— Но она же гулящая! — кричал ему в след фон Пиллен. — Как же на ней жениться.

— Да гулящая! Еще какая! Таких еще поискать! Впрочем не ищите — не найдете, прощайте фон Пиллен, вы упустили свой шанс.

Он ехал и смеялся, вспоминая печальное лицо юного ротмистра. Это утро было холодным и прекрасным. Он сегодня поедет в Вильбург и дней через пять, с таким обозом никак не меньше, он отдаст раку епископу. От этой мысли ему на душе было хорошо, и пусть, что холодно. И он засмеялся, в кои веки. Сам с собой. По дороге он встретил Роху, тот сопровождал пушку, которую везли фон Пиллену, для курфюрста.

— Роха, не вздумай отдать ему лошадей, отдашь только пушку, лошади мои.

— Я понял, Фолькоф, — отвечал Роха по кличке Скарафаджо.

Он глядел на кавалера и удивлялся. Он ни никогда не видел, чтобы тот смеялся. Да, такого он вспомнить не мог.

Глава семнадцатая

Самая большая телега была для нее. В телегу уложили перины и одеяла, поставили корзины с едой и вино. Агнес уже сидела в телеге, укутанная в одеяла. А Брунхильду все ждали, хотя обоз уже давно уехал вперед. Кавалер кутался в плащ и ничего не говорил. Слушал обычную болтовню Егана. Вскоре она пришла, была она в новом и дорогом платье, в шали и в новой замысловатой шапочке. Несла узелок, у телеги встала, застыла, стала ждать молча, ждала, пока Еган слезет с лошади и поможет ей сесть в телегу. Села рядом с Агнес они попихались немного, пообзывались и Брунхильда, закутавшись в одеяло, сказал монаху, что сидел возницей:

— Ну, трогай, что ли.

Госпожа, да и только, еще и года не прошло, как за коровами навоз убирала в хлеву, да столы вытирала в харчевне. А тут вон, какая стала.

А на Волкова она даже не взглянула.

Поселок Альбертслох стоял как раз между тремя большими городами, на перекрестке. Если ехать из Ференбурга, с северо-запада вверх по реке Эрзе, то непременно попадешь в Альбертслох.

А оттуда идут две дороги, одна на юго-восток к Ланнау, в земли курфюрста-архиепископа герцога Рупперталь, а другая ровнехонько на юг к Вильбургу, по земле Ребенрее курфюрста Карла. Альбертслох стоял очень удачно, и должен был бы процветать, но какая война ни начиналась по соседству, то обязательно проходила через него. За последние пятнадцать лет еретики проходили здесь трижды. Трижды его грабили и один раз сожгли дотла, когда раздосадованные еретики ни с чем ушли из-под Ланнау, по дороге, от злобы, спалили Альбертслох. И все кирхи в нем пограбили. Но все-таки место было очень удобно для торговли, и поселок оживал снова, как только война откатывалась отсюда.

Был полдень. Кавалер Фолькоф останавливаться в Альбертслохе не велел, хотел пройти за этот день побольше, уж больно медленно тащился его обоз. А он мечтал побыстрее закончить дело, передать раку с мощами епископу Вильбурга.

Он, и его новый товарищ Карл Брюнхвальд, ехали впереди колонны, разговаривали, когда Брюнхваль заметил людей на пригорке, у самой развилки:

— Видите их? — спросил он у кавалера.

— Вижу, — отвечал невесело тот.

Брюнхвальд покосился на Волкова:

— Думаете, по вашу душу явились?

— Два посыльных офицера в цветах Руперталей, люди архиепископа, да еще поп какой-то с ними. Что им тут делать, здесь еще земли принца Карла, — кавалер вглядывался в людей, что стояли на пригорке у дороги.

— Значит по вашу, — резюмировал Брюнхвальд.

— Боюсь, что так, — отвечал Волков, — тем более, что поп мне точно знаком.

Они подъехали ближе, и он уже не сомневался, это был отец Семион.