Мощи святого Леопольда

А отец Семион стал спускаться с пригорка, скользя по ледяной грязи. Но теперь он выглядел иначе. Ни рваной одежды, ни простого символа веры из дерева. Сутана из фиолетового бархата, серебряная цепь с серебряным символом веры, добротные туфли вместо сандалий. Волков и Брюнхвальд встали у дороги, пропуская обоз вперед, Еган со штандартом и Сыч за ними.

— О, беглый поп-расстрига явился, — обрадовался Еган, — повесим его, господин? Эй, отец Семион, а мы тебе веревку припасли.

Отец Семион даже не глянул в его сторону, подошел к кавалеру, низко поклонился.

Ни Волков, ни Брюнхвальд на поклон не ответили, сидели, ждали. И монах заговорил:

— Рад видеть вас господин во здравии, — и тут он полез в сумку, что была у него на боку, и достал оттуда большой кошель, подошел и протянул его Волкову.

Волка взял кошель, взвесил его на руке, кошель был очень тяжел, заглянул в него. Там было золото.

— Ваша доля господин, — сказал отец Семион. И протянул кавалеру бумагу.

Волков взял и бумагу, но читать ее не торопился, глядел на монаха — ждал объяснений. И монах объяснил:

— Это расписка от брата Иллариона, казначея его Высокопреосвященства. Которому мы пожертвовали треть, от денег, что взяли у колдуна по трибуналу.

— Ты отдал треть наших денег архиепископу? — спросил кавалер.

— Да господин, и поверьте, так будет лучше. На комиссии, коли такая будет, казначей будет на нашей стороне, а значит и сам архиепископ будет на нашей стороне. Деньги-то немалые.

— Немалые? — Волков опять взвесил кошель на руке. — И сколько здесь?

— Сто два гульдена золота, разной деньгой, — отвечал монах.

— О! — произнес Брюнхвальд, его лицо выражало восторг.

— Сто два, а казначею ты сколько отдал? — спросил кавалер.

— Тоже сто два, — отвечал монах.

— Значит и себе взял сто два?

— Да господин, раз мы с вами были членами трибунала, то мы и получаем деньги, хотя я, как глава трибунала, должен получить больше, но я не буду против дележа по равным долям.

— А долю брату Ипполиту давать не нужно? Обойдется, значит? — ехидно поинтересовался Волков.

— Обойдется, господин, — спокойно отвечал монах, — он хоть в трибунал и входил, да был он писарем, а судили мы с вами, и приговор выносили мы с вами, и нам с вами на комиссии отвечать, а не брату Ипполиту. С него и спроса не будет. А значит и денег ему не нужно.

Волков еще раз взвесил на руке золото и снова заговорил:

— А откуда мне знать, что ты себе не взял золота больше, чем дал мне и казначею?

— А в том клянусь я своею бессмертной душой, что не взял я ни крейцера, ни пфеннига медного лишнего больше, чем дал вам и казне архиепископа! — отец Семион поднял руку к небу, как бы призывая Создателя в свидетели.

Волкову пришлось верить клятве, он стал прятать кошель с золотом, но все еще не считал разговор законченным:

— Ну а зачем же ты тайком ушел, тогда как вор, сказал бы мне, что треть мы должны отдать в казну и дело с концом, я ж не дурак и не и жадностью не одержим. Уж поделился бы с архиепископом. Говори.

— Сказал бы я вам, что раку нужно в Ланн везти, а не в Вильбург, вы бы послушали меня?

— Нет, конечно, я обещал ее епископу Вильбурга, зачем же ее в Ланн везти.

— И тем бы себя погубили, не послушались бы вы меня, и стали бы церковным вором, и грабителем вольного города, как и хотел бы наш добрый канцлер, брат Родерик, ненавистник ваш. А теперь мы в Ланн ее повезем, отдадим святым отцам и там, при папском нунции уже и решат, что со святыней делать. И тогда вы будете не церковный вор, а сохранитель святыни.

— Нет, — сказал Волков, — я обещал ее епископу Вильбурга, ему и повезу.

— Ну, вот, я знал, что вы так скажете, вы рыцарь и по-другому сказать и сделать не можете, и убедить бы вас не смог бы, потому и сбежал тайно, — отец Семион повернулся и сделал знак двум офицерам, что стояли на пригорке и терпеливо ждали. — Поэтому я и пошел за ними.

Офицеры спустились с пригорка, подъехали, кланялись. Волков и Брюнхвальд кланялись им в ответ, затем один из офицеров достал свиток, с лентой цветов архиепископа и с гербом его на сургуче:

— Вы ли кавалер Фолькоф? — спросил офицер.

— Я, — сказал Волков.

— Господин мой, архиепископ Ланна, шлет вам письмо.

Волков взял свиток, он чуть волновался. Развернул его, и стал читать красивый почерк с завитками:

Сын мой, добрый кавалер Фолькоф, прослышал я, что реликвию удалось вам вырвать из лап хулителей церкви, и спасти ее от поругания. Так прошу вас немедля везти ее ко мне в город, чтобы люди могли видеть ее и молиться рядом с ней. И тут уже Мы, среди отцов церкви, решим судьбу ее.

Август Вильгельм герцог фон Рупперталь

Архиепископ и Курфюрст Ланна