Мощи святого Леопольда

— Взял что либо в бою у еретиков, или свершил воровство рыцарь Фолькоф, доподлинно установить трудно будет, теперь. А вот то, что человека осудил он и сжег, права на суд не имея — то факт.

— Именно, — оживился нунций, — кто позволил ему брать на себя роль трибунала инквизиции. Кто дал ему такое право? Может быть вы, монсеньор архиепископ?

Этот вопрос звучал невежливо, архиепископ наливался кровью, словно от пощечины, готов был сжечь взглядом нунция, а хуже всего было то, что ответ на этот вопрос звучал, как оправдание. Он так и не смог ответить, а склонился через ручку кресла к своему канцлеру и зашептал с леденящим холодом:

— А скажи-ка сын мой, кому ты служишь, а? Мне или нунцию?

Другой кто — от такого вопроса и помереть мог, но приор и канцлер его высокопреосвященства брат Родерик был не из таких, он не боялся гнева князей, боялся он только Бога и осуждения наставника своего. И поэтому заговорил он спокойно и тихо, чтобы слышал только курфюрст:

— Монсеньор, два месяца назад, мы отказали просьбе императора где просил он нас о деньгах, и собрали ему только лошадей, а через пару дней наш ландтаг откажет ему в праве собирать солдат в ваших землях до конца всего будущего года, и теперь мы еще будем покрывать головореза, который, по мнению горожан, ограбил их город, так мы совсем разругаемся с императором.

— Ничего, я выбирал его, — говорил архиепископ, но уже без излишней строгости. — Стерпит.

— И стерпел бы, — продолжал канцлер тихо, — будь на вашей стороне папа, так мы и папе в деньгах отказали, и опять же будем покрывать головореза, что презрел дух Святого трибунала, и без благословения церкви сам сжег человека и говорят что у него это был не первый. И нунций папе об этом обязательно доложит. Мудро ли будет перечить и папе и императору одновременно. Даже если и того и другого вы избирали.

Спесь с архиепископа спадала, он был умен, и всю жизнь прекрасно чувствовал себя, искусно играя на извечных противоречиях папы и императора. Курфюрст задумался, сел в кресле ровно, чтобы хоть немного унять нарастающую боль в ногах, а брат Родерик не поленился, встал за креслом своего господина и продолжал говорить:

— Умно ли нам злить папу, он всегда утверждал на приходы тех людей, о которых вы просили, а вдруг будет по-другому, и начнет он нам тасовать приходы. Людей сюда своих ставить. Да и братом вашим вас не попрекал, чтобы тот ни делал.

Он помолчал и продолжил, все еще стоя за креслом курфюрста:

— Да и императора нам злить не надобно, учитывая, что все наши товары идут через его домены беспошлинно. А мы его разозлим обязательно, ибо нет у императора союзников более верных, чем ненавистные нам свободные города.

Каждое слово приора было истиной, курфюрст сначала молчал, а потом спросил, уже сдаваясь:

— И что ты предлагаешь делать?

— Проявить уважение и к папе и к императору, раз уж денег им не даем.

— И как мы его проявим?

— Убьем одной палкой двух куропаток. Головореза арестуем, проведем следствие, — курфюрст было хотел возразить, но канцлер не дал ему сказать, — нет, не волнуйтесь, казнить не будем, пять ударов хлыстом будет довольно, лишим его рыцарского достоинства и титула защитника веры. Посадим под замок, не на цепь в подвал, а в башню, там и мебель есть и очаг, посидит два-три года, а папе и императору напишем, что чтим их интересы, а вор и самоуправец наказан. И имущество будет возвращено. И все будут довольны, что мы их уважили, хоть и денег не дали. Если же не дадим денег, да еще проявим пренебрежение…

Брат Родерик замолчал.

Ничего, ничего не смог возразить архиепископ, сидел, дулся, и хотел побыстрее уйти, чтобы врач наложил мазь на ноги. Все складывалось не так как он хотел, но по-другому не получалось.

— Или соберем денег папе? — продолжал тихо говорить канцлер.

— Нет, нету у нас денег, — рявкнул архиепископ и заговорил тихо. — Объяви, что начнем расследование, и виновных накажем. Утварь церковную отдадим сегодня же. Но раку возвращать не торопись, скажи, что вернем попозже. Народ к ней ходит, сам же видел.

Архиепископ просто не мог отдать такую прекрасную вещь. Канцлер едва заметно поклонился, и стоя за креслом курфюрста произнес:

— Его высокопреосвященство архиепископ и курфюрст города и земли Ланн повелевает, брату Августину и судье города Ланна начать дознание о воровстве в городе Ференбурге. А комтуру брату фон Риделю, взять под стражу кавалера Фолькофа, дабы не подговаривал людей своих к сокрытию воровства, — он сделал паузу, — ну коли оно было, и чтобы не сбежал. И препроводить его в башню. Держать по честному и без цепей. А брату Иллариону, составить доклад, о делах казны, и возможности изыскать денег в помощь Святому Престолу.

Все это не нравилось архиепископу, сидел он надутый и не только от того, что ноги болели, а и оттого, что прямо здесь, перед отцами церкви указали ему место его. А еще думал он, что дознание опять приведет к его брату епископу Вильбурга. И то опять ему будут ставить в укор. Он вздохнул. Были бы деньги, так лучше отдал бы денег.

— И уворованное, надо бы вернуть, хозяевам, — произнес нунций.