Мощи святого Леопольда

Он склонился над столом и поглядел на святых отцов, что сидели по правую от него руку, затем глянул на тех, что сидели по левую от него руку:

— Нет ли среди святых отцов возражений?

Среди лиц духовных, что добились сана епископа или аббата глупцы встречаются редко, и здесь за столом их уж точно не было. никто из святых отцов возражать нунцию не решился. Только кивали согласно. Хотя и надо было бы поддержать своего архиепископа, да уж больно боязно было, неизвестно, как все повернется. Нунций то, пес папин, суров не на шутку. Так что молчали отцы церкви, а архиепископ вид имел побитый, мрачен был и уныл. А нунций продолжал:

— Более вопросов к его преосвященству Святой Престол не имеет, а вас святые отцы, прошу всех посетить меня сегодня и завтра, как у кого время будет, а сейчас я молиться пойду, если кто желает — прошу со мной.

Нунций просто намеренно вел себя вызывающе, показывал всем, что Святой Престол любого согнет, коли нужно будет.

Святые отцы стали вставать из-за стола и расходится, а курфюрст остался сидеть и подумал, что большего унижения он и не испытывал никогда. Приор брат Родерик стоял с ним рядом, и всем видом выказывал скорбь, а в душе радовался. Он был доволен, что этот архиепископ, вышедший из родовых вельмож, прочувствовал силу Матери Церкви. Курфюрст наконец встал, тяжело опираясь на подлокотник кресла, к нему тут же подбежали служки, вязли его под локти.

— Монсеньор, — заговорил приор, — мы сделали все, что в наших силах.

— Ступай, — сухо ответил курфюрст. Не хотел он его слушать больше. Наслушался уже.

Аббат монастыря Святых вод Ердана, древнего монашеского братства, что вело начало свое еще с Первого крестового похода, отец Илларион был еще и казначеем курфюрста. Ибо не было другого человека в земле Ланн, которому архиепископ доверял бы так же. И отцу Иллариону не понравилось, как нунций обошелся с архиепископом, негоже принижать так одного из отцов церкви, того кто избирал папу, да еще в доме его, да еще при людях его. Нет, негоже. А еще отец Илларион не любил канцлера, брата Родерика который старался выглядеть святее папы, а сам водил к себе дев, и не пренебрегал роскошью. И последнее: отец Илларион не забыл, как кавалер Фолькоф прислал человека своего и передал в казну весомую толику золота. Просто прислал золота в казну архиепископа.

В общем, когда Еган открыл калитку, то увидал простого и немолодого монаха, что вымок от зимнего дождя:

— Доложи хозяину, что видеть его желают.

— Кто желает, как доложить? — спросил Еган.

— Скажи монах аббат Илларион, пришел, сосед ваш.

Он вошел в дом осенил себя святым знамением, всем улыбался, поклонился Волкову, подошел к очагу, протянул к нему руки, стал греться и сказал:

— Господин, велите людям вашим уйти, разговор не для ушей слуг и женщин.

— Если угодно вам будет, мы можем наверх подняться. Там нам никто не помешает, — сказал Волков, беря у Егана полотенце и вытираясь.

Он был почти раздет, мылся, так как поздно встал сегодня.

— Дозвольте мне у огня остаться, кости стариковские так быстро промерзают, — просил монах, не отходя от огня.

— Идите все, - сказал кавалер и стал надевать рубаху.

Все стали уходить, а монах остановил брата Ипполита и брата Семиона:

— А вы останьтесь братья мои, вас разговор коснется.

Брат Семоин все понял сразу, а юный брат Ипполит искренне удивился:

— И меня коснется?

— И тебя сын мой, и тебя, — говорил аббат, продолжая греть руки. — Это ведь не без твоего участия сожгли колдуна в Ференбурге?

— Я? Без моего?.. Что? — лепетал брат Ипполит.

— Это ведь ты вел запись допросов колдуна?

— Что? Когда? — спрашивал брат Ипполит, юноша был не на шутку перепуган. — Ах да, я вел. В Ференбурге. А что, я не имел права?

Аббат успокаивающе похлопал его по плечу, и стал рассказывать, как рано утром на церковном совете, нунций и канцлер добились от архиепископа обещания начать дознание, против них за то, что они прав на то не имея, учинили суд, ну и за то, что грабили город Ференбург. И что кавалера Фолькофа, велено взять под стражу. А для братьев монахов Ипполита и Семиона будет собрана епархиальная комиссия, дабы дала она ответ, не зло ли чинили братья Матери Церкви, не в ересь ли они впали. Аббат не жалел красок, чтобы эти трое, и кавалер и монахи, прониклись, и поняли что дело не шуточное. И они прониклись, юный брат Ипполит стоял, ни жив, ни мертв, от одного слова «комиссия» его в жар бросало, и покачивало, а брат Семион, был более опытен в таких делах, потому и собирался он немедля купить коня или мула и бежать прочь из города. А кавалер сидел чернее тучи, смотрел на аббата исподлобья, словно это он, а не нунций с канцлером все это затеяли. И прощался он с этим прекрасным домом, и думал, что делать ему с землей у городской стены, не конфискуют ли ее, и не приостановят ли вексель императорский по суду. А ведь могут. В общем, было ему, о чем грустить. Было.

— Значит, нам бежать надо? — наконец спросил он аббата.