Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

И вдруг газеты сообщают, что этот солидный господин пойман с поличным в одном из стамбульских отелей на Босфоре и очень скоро его доставят на место преступления. Писаря будто кипятком ошпарили.

За что же задержали такого солидного человека? Но тут по городу разнесся слух, будто «ревизор» задержан лишь для виду и в тюрьму направлен со специальным поручением. Кстати, у писаря с самого начала не возникало на сей счет никаких сомнений. Сразу видно, что важная персона, стоит лишь обратить внимание на его рост, усы, фигуру, манеру держаться, костюм.

В сильном смятении писарь предложил «ревизору» стул:

— Пожалуйте, бей-эфенди! Сюда пожалуйте!

Но тот счел неразумным сесть раньше Кемаль-аги и оглянулся на него. При других обстоятельствах Кудрету было бы наплевать, что подумает о нем этот помещик, но сейчас, когда он имел виды на его свояченицу, дело менялось. Тем более что женщина сама его обнадежила. Нет, судьба положительно ему улыбается. Такая удача ему и не снилась. Ведь муж этой женщины, надо думать, оставил ей неплохое наследство. Как же упустить такой случай?

Писарь заметил его взгляд и пододвинул помещику другой стул:

— Прошу, аби, садитесь!

Как только они сели, писарь угодливо спросил:

— Чай? Кофе?

Помещику не нравилось, что совсем новому человеку уделяют столько внимания, но Кудрет сделал вид, будто не замечает этого, и с важностью ответил:

— Э, кофейку лучше, усталость снимает…

От волнения писаря пот прошиб.

— С сахаром, эфендим?

— Чуть сладкий.

— А вам, кажется, без сахара?

Помещик рассмеялся:

— Пора бы уже знать.

Писарь решил сам подать кофе и выскочил из комнаты.

Кемаль-ага украдкой поглядывал на Кудрета и думал: «Он просто рожден повелевать».

— Да покарает аллах тех, кто бросил тебя в тюрьму! — с гневом произнес он.

Кудрет вынул из кармана сигареты и заметил:

— Намык Кемаль и тот был за решеткой. Абдул-Хамид его туда упрятал…

Кемаль-ага на всякий случай промолчал, лишь сокрушенно покачал головой. О Намыке Кемале он что-то слышал, но кто он и за что сидел в тюрьме, не имел ни малейшего понятия. Одно ему было ясно: Намыка Кемаля засадил в тюрьму султан, а их обоих — власти. Султан и власти — одно и то же. Выходит, сам Кемаль-ага вроде бы Намык Кемаль и этот важный господин тоже. Придя к такому выводу, помещик наконец сказал:

— Власть султана не удержалась в этом мире, их власть — тоже не удержится.

Удержится, не удержится… Не все ли равно! Для Кудрета сейчас важнее всего была свояченица Кемаль-аги. И, думая о своем, он пробормотал:

— Совершенно верно.

Получив поддержку, Кемаль-ага пустился в рассуждения:

— Настанет день, и к власти придет наша партия. Тогда мы очистим все тюрьмы. Послушали бы вы нашего председателя вилайетского комитета партии! Пожалуй, он не уступит вам. Но вы совсем другой человек. Знайте: моя свояченица на кого попало не обратит внимания.

Кудрет сделал вид, будто пропустил слова Кемаль-аги мимо ушей. В таких делах не следует торопиться. «Шувей, шувей», — как говорят арабы, что значит: «поспешай медленно». Но до чего же хороши ее глаза! Черные, жгучие, умные! Два ртутных шарика: так и играют, так и искрятся! Он мысленно сравнил ее с женой паскудой и поморщился, словно от дурного запаха.

Писарь принес на медном подносе кофе, как истый гарсон, поставил перед каждым чашку и снова угодливо спросил:

— Не окажете ли честь моим «Биринджи»?

— Мои покурим! — коротко ответил Кемаль-ага.

На сей раз Кудрет не стал предлагать свои сигареты. Он понял, что такие, как Кемаль-ага, с особым удовольствием угощают людей, ими почитаемых, и, словно женщина, благоговеют перед своим кумиром.

Кудрет сосредоточенно пил кофе, принесенный писарем, курил сигарету, которой его угостил Кемаль-ага, и ни разу ни на одного из них даже не взглянул, прикидываясь, будто поглощен своими мыслями.

— Назовите, пожалуйста, ваше уважаемое имя и фамилию, — обратился к нему писарь после того, как кофе был выпит.

Кудрет понял, что писарь делает запись в регистрационной книге.

— Мое имя… Так ведь в деле все указано. Впрочем, пожалуйста — Кудрет Янардаг[24].

Имя, а особенно фамилия привели помещика в восторг. Да и могло ли быть иначе? Имя и фамилия обычно соответствуют внешнему виду. Надо бы уговорить его переехать в их касабу и вступить в Новую партию! Тогда бы они со свояченицей наверняка… Как-никак, а после смерти мужа ей осталось три тысячи денюмов земли. Поженятся, займутся партийными делами, а там, глядишь, его депутатом в меджлис выберут. Ему бы только попасть в меджлис!

Кемаль-ага продолжал строить планы, в то же время восхищаясь тем, с каким достоинством, неторопливо бей-эфенди отвечает писарю на вопросы, — он буквально подавлял его своим величием.