Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

Глубокой ночью Кудрет еще не спал и с явным презрением смотрел на будущего свояка, давным-давно храпевшего на соседней постели. От этого ничтожества надо поскорее избавиться, так же как и от этой камеры, удобной и довольно чистой. Лучше перейти в другую, одиночку или двухместную, где сидят приговоренные к смертной казни или к строгому режиму изоляции. Такие камеры использовались и как карцер. Начальник тюрьмы уважит его просьбу, как и остальные. Прокурор тоже не откажет. Кудрет попросит, чтобы в камере как следует убрали и сделали побелку. «До чего противно каждый день лицезреть этих пигмеев», — подумал он и зевнул.

А как решить проблему женщин, проблему весьма важную?

Вряд ли Сэма сдержит обещание и приедет. Во всяком случае, она будет ждать от него письма. Кроме того, приезд в этот городишко связан для нее с некоторым риском. Она ведь довольно долго была любовницей хозяина здешней гостиницы, оскандалилась. Так что вряд ли Сэма поспешит сюда. Ну а Дюрдане…

Кудрет усмехнулся. Шалунье шестьдесят с гаком, а она решила заняться амурами и заодно освободиться от своего имущества и капитала, чтобы потом, как говорится, положить зубы на полку. Доживала бы себе спокойно свой век, забавлялась бы ритуальными омовениями, намазами, мевлюдами[43], утешалась бы слушаньем Корана в мечети — так нет же, сама рвется в лапы хищников, которые норовят выхватить у нее изо рта кусок. Летит — как воробей к сове — к собственной гибели. Не он, так кто-нибудь другой воспользуется ее доверчивостью. А сколько на свете людей порядочных, далеких от всяких дьявольских козней. Он и в подметки им не годится. Договорилась бы на худой конец с уличным продавцом йогурта и овощей или с подручным бакалейщика, и за какие-нибудь пять, а то и за три лиры он и дров бы ей наколол, и йогурт принес, и ублажил. Так неужто старушенция пожалует сюда? Она, конечно, прискакала бы быстрее Сэмы, но тоже будет ждать ответа на свое письмо.

Обе они дуры! Думают, что его бросили в темницу и он ужасно страдает.

Впрочем, надо поспешить с ответом и написать, чтобы не торопились с приездом. А Нефисе он зря солгал, что его ведьма отказалась от развода. Ведь она согласна вступить с ним в брак по шариату. Если суд разведет его с женой и Нефисе об этом узнает, она станет упрекать Кудрета в обмане, заявит, что такому бею-эфенди, как он, лгать не к лицу.

«Что же делать? — вздохнул Кудрет. — Как выйти из положения?» Он так ничего и не придумал, но, как только сел писать Длинному, его осенило. Он скажет Нефисе, что испытывал ее преданность. Она, правда, и так сгорает от любви, но почему бы не сыграть на ее чувствах, а заодно и на женской глупости? Бабенка наверняка обрадуется, когда я ей скажу об этом.

Кудрет взялся за перо: «Дорогой мой!..» В голове его промелькнули прекрасные, как песня, радужные воспоминания… Вот они в кафе «Месеррет» просматривают газеты, потом мчатся на такси к месту производственной аварии. В карманах у них пусто. А вечером все, что удалось выманить у доверчивых ротозеев, пропивают, не оставляя даже мелочи на утренний кофе…

Письмо к Длинному получилось довольно сумбурным. Кудрет предлагал ему приехать, писал, что городишко «буквально кишит „божьими коровками“, перспективы здесь блестящие». Работа будет та же, что и прежде, только масштабы шире и куш покрупнее.

«Эх, Длинный! — писал Кудрет. — В Стамбуле мы годами лезли из кожи вон, чтобы раздобыть несколько лир. Здесь же, как в некошеной траве, только успевай подбирать, и не какую-нибудь мелочь, а тысячи, десятки, даже сотни тысяч лир. Есть тут одна бабенка, Нефисе, таких доктор Локман[44] называл съедобными, словом, приедешь, сам увидишь — так вот, эта самая Нефисе залезла ко мне в сети даже без приманки. Захочу — она все состояние перепишет на меня. Думаешь, вру? Нисколько. В таких делах, ты знаешь, я не мажу. Тянуть с этим, разумеется, нельзя. Но и спешить не следует. Пусть думает, что я от нее без ума, что мне нужна она, а не ее богатство. Она, кажется, уже в это поверила. И теперь я смогу приступить к главному. Подумать только: четыре с лишним тысячи денюмов земли!

К тому же она — активист женской секции вновь созданной оппозиционной партии. Состоит она и в какой-то секте, но все это для нее чепуха, даже аллах. Главное для нее — я.

Идрису мы сосватали двоюродную сестру Нефисе. Если хочешь, мы и тебе кого-нибудь подыщем, только сообщи. Неважно, что у тебя жена. Узнает — разведется. Подумаешь, жена! По законам шариата можно иметь четырех жен. А как известно, mon cher, палец, порезанный по законам шариата, не болит».

В заключение Кудрет сообщал, что высылает Длинному тысячу лир. Пусть он с товарищами выпьет в «Дегустасьоне» за здоровье «Кудретика». Довольный, Кудрет запечатал письмо и вдруг спохватился. Что он делает? Надо быть полным идиотом, чтобы написать такое! И кому? Этому пройдохе! Ведь с таким письмом в руках он в любой момент сможет его шантажировать.

И в воображении Кудрета между ним и Длинным произошел следующий разговор:

«Эй! Дашь ход моему письму?»