Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

Только под утро Кудрет уснул и увидел во сне того самого деревенского ходжу, который посоветовал ему совершать молитву.

«Кудрет-бей, сотвори намаз!» — сказал он и исчез.

Когда Кудрет проснулся, все уже бодрствовали. Одни собирались завтракать, другие уже уписывали за обе щеки… Кудрет приоткрыл глаза и стал наблюдать за тем, что происходило в камере. Кемаль приглушенным голосом, чтобы не потревожить его, давал распоряжения слугам.

Из груди Кудрета вырвался скорбный стон. Заключенные переглянулись: что это с беем-эфенди?

Но пока они терялись в догадках, Кудрет произнес:

— Ля илях илля ллах, Мухаммедюн ресуллах[47]!

Заключенные опешили и невольно повторяли вслед за ним слова молитвы…

Тут он окончательно проснулся и сел в постели, провел рукавом шелковой пижамы по лбу, будто отирая выступивший на нем холодный пот, и, блаженно улыбаясь, промолвил:

— Скажите: иншаллах[48], к добру!

Все в один голос повторили:

— Иншаллах, к добру!

— Ты что, свояк, сон видел?

— Не приставай, — вскипел Кудрет, — не то пошлю тебя…

Кемаль кисло улыбнулся.

— Ляхавле веля куветте илля билляаах[49]! — в сердцах произнес Кудрет, потом спросил: — Кто знает седобородого ходжу-эфенди?

— Из восьмой камеры?

— Не знаю, из какой камеры. Он иногда приходит почесать мне спину…

— Да, да, — сказал Кемаль, — его зовут Акязылы Местан…

— Так вот. Видел я его во сне. Борода длиннющая, длиннее, чем наяву, огромный, высокий, как минарет. Обнял он меня, отвел куда-то, вроде бы в мечеть, и говорит: «Ля илях илля ллах, Мухаммедюн ресуллах!» Охваченный священным трепетом, я повторял эти слова. «Сотвори намаз!» — сказал он мне и исчез.

Теперь всем было ясно, почему Кудрет стонал во сне. Он видел вещий сон. Знамение великого аллаха. Он должен сейчас же сотворить намаз!

— Всевышний, да стану я его жертвой, требует, чтобы вы совершили намаз…

— Сон мудреный. Не так-то просто растолковать.

— Пусть это сделает Местан-ходжа…

— Конечно, тем более что бей-эфенди видел во сне не кого-нибудь, а именно его.

К ходже решили послать самого набожного. Но пока думали да гадали, кто же из них достойнее, Кемаль помчался в камеру восемь.

Тяжелым спертым воздухом пахнуло на него, когда он открыл дверь камеры. Ходжа уже успел совершить омовение, сотворил утренний намаз и теперь мирно спал. Кемаль подбежал к нему и стал трясти.

Ходжа проснулся, долго не мог понять, что происходит, наконец узнал помещика и вежливо сказал:

— Прошу, Кемаль-ага, садись, пожалуйста!

Кемаль не принял приглашения, поскольку очень торопился, и попросил ходжу зайти к ним в камеру, растолковать сон, который видел его свояк.

— Какой же сон ему привиделся?

— Он видел вас. Будто вы обняли его и отвели в мечеть, велели сотворить намаз и произнесли вслед за ним святые слова исповедания…

Ходжа был неграмотным, но сразу понял, что к чему. Не иначе как всемогущий аллах ниспослал на него свою благодать. Ведь Кудрету мог привидеться кто-нибудь другой, но аллах послал ему во сне именно его, простого деревенского ходжу!

И старик спросил:

— А видел он во сне что-нибудь зеленое?

Кемаль задумался. Об этом Кудрет вроде бы не упоминал, впрочем, кто его знает? Может, и видел.

— Пойдем-ка лучше, сам с ним поговоришь.

Ходжа улыбнулся и покачал головой:

— Пусть Кудрет-бей придет ко мне, ведь я выполнил божественную волю ваджиб-уль вюджюта и текаддеса хазретлери[50].

Кемаль свел доводы ходжи убедительными и удалился.

Придя в камеру, он рассказал Кудрету о своем разговоре с ходжой. Тот поначалу заартачился, но потом все-таки согласился пойти к ходже. Переступив порог камеры, Кудрет поморщился от смрадного духа, но тут же склонился, трижды поцеловал его костлявую, жилистую руку и опустился на колени.

Ходжа не стал спрашивать о том, что привиделось во сне Кудрету, только поинтересовался:

— Видел ты что-нибудь зеленое?

Зеленого Кудрет не видел, но, не моргнув, он ответил:

— Видел. Одна из гробниц в мечети была покрыта зеленой шалью, даже бахрома у нее была зеленая.

Ответ превзошел все ожидания Акязылы. Он смежил веки, долго лежал не двигаясь, затем трижды вздрогнул и открыл глаза.

— Помнишь, я советовал тебе совершать намаз?

— Помню, — ответил Кудрет.

— Мне это снилось каждую ночь. Значит, такова воля ваджиб-уль вюджюта и текаддеса хазретлери. Сколько раз я говорил тебе об этом, но ты не слушал. И вот теперь всевышний через меня…

— Ты прав, ходжа-эфенди. Только не думай, что я пренебрегал твоими советами. Но дело ведь известное: режим однопартийный, единый и неизменный шеф[51].

Все грехи можно было валить на «однопартийный режим и единого шефа». Ох уж этот однопартийный режим! Он «изничтожил» служителей культа, сделал все возможное, чтобы аллаха позабыли его рабы, разместил солдат в мечетях, превратил обитель аллаха в склады. Э… Нет у всемогущего аллаха пальцев, чтобы выцарапать им глаза. Вот он и послал им Новую партию — как фараонам посылал Моисея, — чтобы покарала их за все грехи!

Кудрет заметил, что его слова произвели должное впечатление, и продолжал: