Москитолэнд

– Похоже на то. – Бек снова оглядывает душ. – Что ж, сегодня даже назгулы не помешают мне помыться. Надо просто как-нибудь изловчиться.

И он идет к Уолту смотреть телик, оставив меня с мыслями об «изловчившемся» Беке Ван Бюрене. В душе. Под струями воды. Влажном, намыленном и…

«Соберись, Мэлоун».

Следующие несколько минут мы слушаем, как Уолт расхваливает старый эпизод «Я люблю Люси». Телефон Бека звонит, и, пока он разговаривает на улице, я решаю принять душ-из-Шира.

От идеала он далек, то есть приходится все время горбиться, и вода не такая горячая, как хотелось бы, но это душ, и я рада. Помывшись, я натягиваю последнюю свою чистую одежду, включая мамину старую футболку с «Led Zeppelin». Влезаю в заляпанные джинсы и, глядя в запотевшее зеркало, как могу привожу волосы в порядок. После нескольких сражений получается почти сносно. Похоже, стрижка и правда помогла. Скорее лихая, чем модная, но все же… неплохая. Я снова изучаю свое лицо.

Могло быть и лучше: челюсть, нос, скулы – слишком Пикассо.

Могло быть и хуже: люди платят миллионы за Пикассо.

«Миллионы, Мим. Ты стоишь миллионы».

Открывая дверь в комнату, я уже не чувствую себя полным дерьмом, что говорит о многом.

– Ребят, а не стоит ли нам переку…

Люси в телевизоре лопает виноград на винограднике, но никто не смотрит. Номер пуст.

Босыми ступнями шлепаю по ковру к окну (избегая пятен, будто мин) и выглядываю за занавески. Грузовик исчез. Бек и Уолт уехали. Уехали. Убираю руку, и за на веска опускается на место. «Они уехали». Мысль неподъемной ношей опускается на плечи и, точно якорь, опускается все глубже, на самое дно Мим. «Они уехали». Локти тяжелеют. Ладони, бедра. Бедра, колени, ступни, тяжелеют, тяжелеют, тяжелеют. «Они уехали». Я погружаюсь в себя, на дно под этой невыносимой тяжестью. Это океан. «Они…»

Дверь открывается.

– Эй, эй.

У Уолта в руках пластиковый пакет, у Бека за его спиной – еще один. Уолт садится на кровать, вытаскивает какое-то фастфудное комбо и «Маунтин Дью» и смеется, когда Люси затевают драку с какой-то другой леди в виноградном чане.

– Мы проголодались, – говорит Бек, копаясь в пакете. – Скатались в закусочную на заправке. Надеюсь, ты любишь говяди… – Он поднимает взгляд и осекается. И хотя я знаю все выражения его лица, это новое. – Ты… чудесно выглядишь, Мим.

Улыбка зарождается в моем животе. Затем растет, вьется по через грудь, руки, плечи и шею и только потом расцветает на губах. Я нахожу единственное слово между тем, что хочу сказать, и тем, что сказать должна:

– Спасибо.

После ужина Бек решает принять душ (сглатываю), а Уолт быстро засыпает. Я убавляю звук телика и устраиваюсь на диване. Начинается еще одна серия «Люси». Наконец из ванной выходит Бек в чистой серой футболке с треугольным вырезом и джинсах. Его волосы мокрые, и хотя я изо всех сил стараюсь не представлять его в душе, «изловчившегося» и все такое, получается паршиво.

– Я не так часто смотрю этот сериал, – говорит Бек, – но цыпочка, похоже, ходячая катастрофа. – Люси на экране размазывает шоколад по рубашке. – В общем, не понимаю, в чем прикол.

– Ну это такой… сексуальный фарс?

Обескураженный Бек смотрит на экран. Теперь у Люси полон рот конфет, будто у бурундука, запасающегося на зиму.

Шоколадный бурундук.

– Это, типа, сексуально? – Бек ставит телефон на зарядку и кладет на тумбочку.

– Ну да, я тоже не до конца понимаю. Наверное, в пятидесятые большинство девушек исключительно расхаживали с книгами на голове и пекли пироги. Ну и, полагаю, коленки тогда считались сексуальными.

– Коленки?

Я киваю:

– И Люси частенько ими сверкает… коленками.

Бек пересекает комнату и тянется к выключателю:

– Тебе свет не нужен?

Я качаю головой, зеваю и поджимаю под себя ноги. В темноте он садится рядом, и мы вместе смотрим на забытое искусство Люсиль Болл, пока я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не наброситься на Бека с поцелуями.

– Ты когда-нибудь замечала, что в номерах всех мотелей пахнет одинаково? – спрашивает он.

Ну точно, они бы с мамой поладили.

– Башмачками моли, – говорю я.

– Что?

– Мама в молодости путешествовала автостопом по Европе.

– Ух ты, правда?

– Она британка.

– Ого.

– Ого-ничего. Это по-прежнему круто.

– Ну да. В смысле, конечно. Круто.

– В общем, она останавливалась в куче хостелов и говорила, что все они пахли одинаково. Башмачками моли.

Бек принюхивается:

– Да, именно ими.

Уолтер храпит, как товарный поезд, но мы слишком уставшие для смеха.

– Кстати о мамах, – вздыхает Бек. – Я своей рассказал. По телефону. Только что… то есть вот недавно.

На осмысление его сбивчивой речи уходит пара секунд.

– Ты рассказал ей, чем занят? О Клэр и об остальном?

Он кивает.

– А она что?

– Она… – Уолт с кряхтением переворачивается во сне, и Бек, пробежав пальцами по мокрым волосам, понижает голос: – Она сказала, что я совершаю огромную ошибку, бросая учебу. Сказала, что я должен вернуться домой. Она много чего сказала. А знаешь, чего она не сделала? Не спросила, как там Клэр.

Его боль видна даже в тусклом свете телевизора.

– И что дальше?